— Я поведу, — сказала я. — Я совершенно не хочу спать. А ты забирайся на заднее сиденье и спи.
— Еще чего, — буркнула Лялька и съехала по грунтовой дороге в лес. — Знаю я, как ты водишь. Угрохаешь мне машину, а она мне еще очень нравится. Не дам и не проси.
Вообще-то жадностью Лялька никогда не страдала. Может снять с себя хоть последнюю рубаху, хоть новенькую норку, но сегодня отчего-то развредничалась.
— Ложись давай, — скомандовала она и откинула спинку моего кресла. Оно мягко опустилось вниз и, сровнявшись с задним сиденьем, образовало вполне комфортабельное ложе. — Вот тебе подушка и плед, — протянула мне сверток Лялька. — Устраивайся.
Потом она попыталась точно также откинуть спинку своего кресла, но не тут-то было. Та откидываться не хотела. Лялька принялась отчаянно давить на все имеющиеся у кресла ручки и рычажки, но спинка стояла насмерть.
— Вот черт, — выругалась она. — Что же у японцев водителям спать не полагается, что ли?
Она еще несколько раз попыталась привести спинку своего кресла в горизонтальное положение, но у нее так ничего и не получилось. Мне же надоело смотреть на ее мучения, и, выйдя из машины, я сказала:
— Ляль, кончай ломать мебель и ложись-ка ты лучше на мое место. Я ведь все равно не усну, а ты хотя бы отдохнешь.
Лялька спорить не стала. Она знала про мои капризы и претензии к спальному месту. Вместо возражений она молча перебралась на мое сиденье, подложила под голову маленькую походную подушечку, натянула до подбородка ворсистый клетчатый плед и, отвернувшись к окну, тут же вырубилась. Ее способность мгновенно отключаться в любых условиях всегда меня поражала. Порой приляжет где-нибудь на полчасика, отключится, а потом вскочит и снова, как утренняя роза — бодра и свежа. Наверно, это у нее сказываются навыки охотника. Им же, в смысле охотникам, порой приходится ночевать в самых что ни на есть экстремальных условиях: то на ветке какой-нибудь, чтобы волки не съели, то в пещере, где не топят, то еще черт знает где... Лялька каждый год, а то и два раза в год отправляется на какую-нибудь очередную охоту. Охотница она со стажем. Стреляет, как бог. В тире, который мы посещали с ней в юные годы, ей не было равных. Все мальчишки при ее появлении, побросав винтовки, с уважением наблюдали, как она с плеча поражала одну мишень за другой. Один раз ей даже удалось, уж не знаю каким образом, одним выстрелом загасить аж сразу две свечки. Мальчишки были в экстазе.
Я с завистью посмотрела на спящую подругу и вздохнула. Нет, мне такого не дано. Мне, чтобы выспаться, нужны условия. Чтобы кровать была удобная, и душ обязательно, и чтобы книжку на ночь почитать. В общем, одна морока. А какой в лесу душ? Да и почитать нельзя. Не стану же я включать свет, чтобы нас здесь каждая собака в округе видела. Впрочем, собак-то я как раз и не боюсь. Собака — друг человека. А вот если появится сам человек...
Вдруг у меня в кармане зазвонил мобильник. Лялька недовольно зашевелилась на своем лежбище, но не проснулась.
— Да, — тихо ответила я в трубку.
На том конце провода я услышала голос Максовой секретарши. Она интересовалась, как проходит наш вояж.
Я, признаться, была немало удивлена. С чего бы это ей не спать и среди ночи интересоваться моим путешествием.
— Максим Валентинович не может вам дозвониться из Мюнхена, — объяснила Верочка. — Он очень волнуется и спрашивает, все ли у вас в порядке и где вы сейчас находитесь.
Ах, Максим Валентинович, ну это другое дело. Это очень даже приятно, что он волнуется и звонит среди ночи... А кстати, чего это он среди ночи звонит своей секретарше? Это что же за манера такая, звонить среди ночи девушке? Ночью можно позвонить только о-очень близкой девушке... Черная волна подозрения захлестнула мою душу.
— Передайте Максиму Валентиновичу, — весьма холодно произнесла я, — что у меня все в порядке, и мы только что проехали Старохопёрск, если это о чем-нибудь ему говорит.
Секретарша Верочка хихикнула на другом конце провода и сказала, что прямо сейчас позвонит в Мюнхен и сообщит об этом Максиму Валентиновичу.
Я отключила мобильник. Вот же гад какой! Секретарше он по ночам звонит, конфеты через меня в Киев передает.
Это кому же, кстати, предназначаются конфеты? А? Ну ведь не мужикам же? А я-то дура...
Я не на шутку распсиховалась, да так, что сама себе удивилась. Что это, собственно, со мной? Ревностью вроде никогда не страдала, другими комплексами тоже. Если в шестнадцать лет мне, к примеру, и не нравился мой нос, так это было давно, а сейчас я нахожусь с собой в полной гармонии. Наверно, это все нервы. Фира пропал и все такое...