Глава 31 1583 Искер Сафьяновая контрреволюция
Прошла весна 1583 года. Однажды под вечер в Искер приплыла казачья чайка, из которой на берег буквально выпала шестерка взмокших гребцов. Ветер дул верховой, под парусом идти не получалось, и «марафонцы» два дня убивались на веслах. Но и деваться было некуда, весть воистину привезли «марафонскую»: из Кукуя доносили о приходе московских войск.
Всю ночь и весь следующий день шел военный совет. Атаманы заперлись в Кучумовом дворце, ели, не прерывая «думы», спали сидя, или не спали вовсе. Иногда для консультаций во дворец тащили кого-то из татар, тогда Айслу и прижившийся при Богдане Пешка поочередно приглашались для перевода. Пешка переводил с заиртышских, Айслу — с южных, степных наречий. Только Птица оставалась не при делах. «Конечно, — думала она, — когда говорят пушки, нам, Музам, приходится помалкивать». Айслу убегала, и Сирин в пустой комнате материлась от души: «Ja, natuerlich, das ist Schweinerei, mich zum Rat nicht laden!».
Итак, известно было вот что. В конце июня в Пермь из Казани приплыл тамошний казачий резидент. Он дежурил среди татар в одиночку, и то, что бросил пост, свидетельствовало о чрезвычайности событий. Таковым событием резидент-гонец посчитал стремительный проезд через Казань двух «благородных», сотни московских стрельцов и многих всяких прочих людей в штатском. Не успели пермские «члены казачества» обдумать эту весть, как с пристани доложили о подходе вереницы стругов. Дальнейшее наблюдение показало:
1. встречать караван выскочили сам воевода Перепелицын и епископ Вологодский-Великопермский;
2. выведено было все наличное войско;
3. все оделись, как на Пасху, и
4. даже на сером кардинале Биркине неуклюже болтался золотой православный крест.
Встреча затевалась по полной программе — с посещением собора, всеобщим молебном, обширной трапезой у епископа, пиром у воеводы, охотой и рыбалкой для бояр и командиров. Но получилось как-то подозрительно резко, зло, не по-русски. На берег прибывшие выходили без сановитости, стрельцы прыгали за борт на отмели, как при штурмовом десантировании, хлеб-соль Болховской принял небрежно, целоваться троекратно с Перепелицыным не стал. Назначенный царем «тобольский голова» Глухов вообще «строй нарушил», ломанул сквозь свиту, ухватил под локоть Биркина, поволок в сторонку для интимного разговора. Потом в Пермский собор отправились с епископом только походные попы да несколько мастеровых, а наместника государева Василия Перепелицына решительно увлекли мимо епископской трапезы на серьезное совещание. Даже не соизволили вздремнуть с дороги. «На том свете отоспимся!» — отрезал Болховской. Какие все-таки неприятные бывают эти московские начальники!
Сибирские наблюдатели опознали Ивана Кольца в свите Болховского. Он все время обретался в кольце стрелецком. «Пойман!» — правильно резюмировал казанский резидент. Ни Колябы, ни других узнаваемых ликов в толпе прибывших не было. Дум Болховского и Перепелицына узнать также не удалось, но уже к вечеру в московской эскадре обнаружились спешные приготовления. В струги тащили бочки и ящики, экипажи в город не отлучались — жгли костры на берегу. Еще несколько пермско-воеводских кораблей подплыли к общей стае, и местный стрелецкий отряд стал таскать туда свои пожитки. В довершение ужаса после вечерни в эти струги конвойные усадили десятерых ссыльных попов с попадьями и многочисленным потомством. Святые семейства стенали, бабы рвали на себе платки, дети испуганно жались друг к другу, отцы почерневшие крестились и клевали носами.
Было ясно, что караван уйдет вверх по Чусовой на рассвете, поэтому казачья чайка вылетела в ночь. В Чусовом тоже медлить не стали, сразу погнали на Кукуй. Перед казаками стояла дилемма: быстрее сообщить в Тобольск о московской рати вообще, или промедлить и разузнать подробности. Остановились на втором, тем более, что в пользу этого варианта имелось природное обстоятельство. Началось очень сухое лето, судоходность верховьев Серебрянки и Туры резко снизилась. Теперь до Кукуя вестовая чайка не протискивалась за три версты, скребла дном о камни. А уж тяжкий московский струг не дойдет до крепости верст на шесть-восемь. Так же и на Туре. Итого, с учетом ручной носки припасов, перетаскивания стругов и умелой «помощи» кукуйской можно было выиграть от трех дней до недели. Сели ждать гостей в крепости, а у верхотурской пристани две чайки стали наготове с людьми, и люди эти посменно присматривались к вершине условной горы. Отплыть им надлежало немедля с появлением оттуда сигнального дыма. А на горе пара казачков сидела в пещерке, наблюдая кукуйский частокол. Им велели палить костер при любом движении чужаков к Кукуйскому проходу. Таковое движение началось очень скоро.