Теперь вот, сидели в Искере казанский «резидент» и пермский наблюдатель перед атаманами и разводили руками: то ли враг идет безжалостный, то ли друг единокровный. Все бы прояснилось из беседы с Кольцом, но она не случилась ни в Перми, ни в Казани, ни в Чусовом. Все время Кольцо был занят то работой, то беседой со своими неотвязными спутниками. На Кукуй он тоже явился позже всех, до последнего пребывал в охране склада на Серебряной. К его приходу речные гонцы уже улетели по Туре. Да и что мог Иван передать Ермолаю? Что тот пожалован «князем Сибирским»? Что везут ему в дар волшебный доспех богатырский? Что сам Кольцо не колесован, не порублен, не посажен на кол, не сварен, а награжден сукнами и деньгами? Таковыми вестями Иван только навредил бы обороноспособности новой сибирской родины. Единственная полезная, непосланная информация касалась Птицы, но ее посторонним людям не доверишь, будь они хоть тысячу раз твоими боевыми товарищами.
Совет атаманов решал основной вопрос: воевать или сдаваться?
Однозначного решения не получалось, не хватало для него исходных данных. Приходилось рассматривать два крайних случая:
1. Хороший вариант. Войско идет на помощь. Кольцо пожаловался на позапрошлогоднюю гибель сотни под Чувашевым, на естественную убыль строевого состава, на нехватку специалистов. Милостивый государь сразу и людей воинских собрал, не смотря на западный фронт, и знатоков казенного дела направил, и «рудознатца» Биркина подсуетил. Тогда нужно печь хлеб, толочь соль, наряжать девок в национальные костюмы, гнать Пешку по улусам — пусть музыкантов собирает, какие есть.
2. Плохой вариант. Сибирь царю очень занадобилась. Отсюда можно войско мобилизовать, тряхнуть западников дикарями. Здесь и золотые запасы подозреваются (эх, зачем послали?! — нужно было прибедняться!). Тогда идет захват. Командовать тут будут бояре. Биркин тоже в добродушные гномы не подходит, — будет грабить все подряд. Архиерей какой-то в свите замечен, десять ссыльных попиков с семьями. Начнут свои грехи вымещать на язычниках, крестить народ наш огнем и мечом. Получается, что это нам нужно на этих, «с мечем грядущих», свой меч точить, дорогую нашу казачью шашку.
Мнения разделились. Порфирий кричал, что «лукавый змий Адама совратихом» теперь и нас достанет. Святой прямо заявлял, что сменит рясу на кольчугу и в первых рядах пойдет рубиться.
Пан желал передышки от рати, соглашался, что от Москвы добра вовек не бывало, но надо поглядеть да послушать. Запасное войско советовал подержать в степи.
Труднее всех было капитану Андерсену. Он когда-то, нанимаясь в русскую службу, подписал «каракулевую» бумагу, и теперь страдал, не было ли среди каракулей присяги именно московскому царю? Но крепился гордый скандинав, кивал, обещал биться крепко, в соответствии с уставным уложением.
Боронбош к совету был не годен. У него свербило под повязкой — «прорастал нос».
Другие атаманы — Михайлов и Мещеряк — готовы были и так и эдак, только скажи. В конце концов, согласились в одном: как решит Ермак, как соединит разные мнения, так и будет. Ермак взял паузу на пару дней.
Что-то Ермака сдерживало, лишало решительности. Устал он от военных хлопот, и хоть заманчива была идея Сибирского царства поднебесного, но кровь не вскипала поутру, и бессонница азартная не мучила. Тихими вечерами Ермак заходил к Айслу, вместе пили татарский «чай», слушали Птицу...
Ермак решил поступать осторожно. Компромиссная схема предусматривала создание резервного полка по совету Пана и горячее базирование его на озере Большой Уват с удобным и коротким речным выходом в стык Ишима и Иртыша. В этот отряд стали отправлять припасы из Искера, Тобольского стана, подвозить продовольствие из Ишимских кочевий. Следующей задачей была разведка. Для досмотра дальних подступов ускакал дозор на Вагай. Если там москвичи не встретятся, наблюдатели должны были плыть до Тобольска. Если и там гостей опередят, то посылать татарский разъезд до Алашлыкского становища Таузака.
Атаманские кадры тоже решили рассредоточить. Пан ушел командовать озерной базой. Михайлов поплыл вверх по Ишиму вербовать конных татар с оружием, как бы для летних скачек и соревнований по рубке лозы. Сам Ермак объявлялся в нетях, якобы не вернулся еще с весеннего рейда на Ягыл-Як — эта река начиналась неподалеку и вела в сердце Сибири, в среднее течение Оби. На самом деле Ермак с Пешкой и Боронбошем переехали на северный берег Иртыша для наблюдения за Искером.
Встречать царских людей в Тобольске вызвались Святой Порфирий и Мещеряк. Порфирий собирался сразу разобраться в истинных намерениях москвичей. Уж если его, расстригу воспримут нормально, то шанс на сотрудничество есть, а если приезжие попы сразу забрызжут анафемой, значит приехали всех подбирать под себя. Порфирий, Мещеряк, Андерсен и десяток казаков уселись в два струга, прихватили царевича Маметкула и убыли по течению.