Все эти десять лет, проведенные нами на ферме, отец работал батраком по соседству, и большая часть его заработка уходила на лекарства для цыплят, вроде таких, как "чудесный исцелитель холеры" Уилмера Уайта, "производитель яиц" профессора Бидлоу, и другие препараты, которые мать выискивала среди объявлений в журналах по куроводству.
На голове у отца, над самыми ушами, росло два пучка волос. Я помню, что ребенком я, бывало, сидел и смотрел на него, когда зимой, в воскресный день, он после обеда засыпал на стуле перед печкой. В те времена я уже начал читать книги и имел свои собственные представления, и лысая полоса, проходившая через макушку отца, казалась мне чем-то вроде широкой дороги, такой дороги, какую, возможно, построил Цезарь, чтобы повести по ней из Рима свои легионы навстречу чудесам неведомого мира. Пучки волос над ушами отца были в моем воображении густыми лесами. Я впадал в полудремотное состояние, и мне чудилось, что я крошечное существо, идущее по этой дороге в далекое прекрасное селение, где нет куриных ферм и где живут счастливо, не хлопоча о яйцах.
О нашем бегстве с фермы в город можно было бы написать целую книгу. Мы с матерью прошли пешком все восемь миль, она - чтобы быть уверенной, что ничего не упало с подводы, а я - чтобы поглазеть на чудеса этого мира.
На подводе, рядом с отцом, помещалось его самое большое сокровище. Я сейчас расскажу вам об этом.
На ферме, где из яиц вылупляются сотни и даже тысячи цыплят, происходят удивительные вещи. У кур иногда рождаются уроды, как и у людей. Эти случаи бывают редко, может быть один раз на тысячу. Появляется на свет этакий цыпленок, понимаете, у которого четыре ноги, две пары крылышек, две головы и невесть что еще. Эти бедняжки не выживают. Они быстро возвращаются к своему создателю, рука которого на мгновение дрогнула. Гибель несчастных птенцов была одной из трагедий жизни моего отца. Он был уверен, что если бы только ему удалось вырастать курицу о пяти ногах или петуха о двух головах, его благополучие было бы обеспечено. Он бы стал развозить это чудо по сельским ярмаркам и разбогател, демонстрируя его другим рабочим с ферм;
Так или иначе, он сохранял всех маленьких монстров, которые рождались на нашей ферме. Их держали в спирту, каждого в отдельной стеклянной банке. Во время нашего переезда в город эти банки, осторожно поставленные отцом в ящик, находились на подводе рядом с ним. Одной рукой он правил лошадью, а другой придерживал ящик. Когда мы добрались до места, то прежде всего сняли ящик и вынули из него банки. Все то время, что мы содержали закусочную в городе Бидуэл, уродцы в своих стеклянных банках были выставлены на полке позади прилавка. Мать порой протестовала и говорила, что им там не место, но когда дело касалось его сокровища, отец был тверд как скала. Уроды, заявлял он, имеют ценность. Людям нравится смотреть на необычные, диковинные вещи.
Кажется, я сказал, что в Бидуэле мы занялись ресторанным делом. Это несколько преувеличено. Город был расположен у подножия низкого холма, на берегу речки. Железная дорога шла стороной, и станция находилась на расстоянии мили к северу, в поселке Пиклвил. Близ станции когда-то работали два предприятия: на одном занимались приготовлением сидра, на другом мариновали овощи. Но еще до нашего прибытия оба она прекратили свое существование. Утром и вечером по дороге, называемой Тарнер-пайк, на станцию приходили автобусы из гостиницы, находившейся на главной улице Бидуэла. Мысль отправиться в это расположенное в стороне от города место и открыть там ресторан принадлежала матери. Она говорила об этом целый год, а затем в один прекрасный день отправилась туда и сняла пустовавшее помещение склада напротив железнодорожной станции. В том, что дело это будет доходным, мать была твердо убеждена. Пассажиры, говорила она, будут ожидать здесь отхода поездов, а люди из города - приходить на станцию встречать поезда. Они будут посещать закусочную, чтобы съесть кусок пирога и выпить стакан кофе. Теперь, когда я стал старше, я знаю, что у нее было еще другое побуждение для переезда. Ее одолевали честолюбивые замыслы в отношении меня. Ей хотелось, чтобы я вышел в люди, а для этого поступил в городскую школу и сделался горожанином.
В Пиклвиле отец с матерью, как и всегда, много трудились. Прежде всего, необходимо было придать помещению такой вид, чтобы в нем можно было открыть закусочную. На это ушел месяц. Отец соорудил полку и поставил на нее банки с овощными консервами. Затем он намалевал вывеску и вывел на ней большими красными буквами свою фамилию. Под фамилией помещался строгий приказ: "Кушайте здесь!", которому повиновались весьма редко. Был куплен стеклянный ящик, и его наполнили сигарами и табаком. Мать выскребла пол и вымыла стены. Я стал ходить в городскую школу и радовался тому, что я теперь далеко от фермы, далеко от унылых, несчастных цыплят. И все же я не был очень весел. Вечером я возвращался из школы домой по Тарнер-пайк и вспоминал, как дети играли на школьном дворе. Маленькие девочки, собравшись гурьбой, дрыгали, скакали и пели. Раз как-то я сделал попытку последовать их примеру и с торжественным видом поскакал на одной ноге по замершей дороге. "Скок там, скок тут, пусть меня остригут!" - пронзительным голосом запел я. Но сейчас же осекся и с сомнением, стал озираться по сторонам. Я испугался, что меня могут увидеть в таком легкомысленном настроении. Мне, вероятно, казалось, что я, выросший на птичьей ферме, где ежедневной гостьей была смерть, не должен был так вести себя.
Мать решила, что закусочную следует держать открытой круглые сутки. В десять часов вечера мимо наших дверей проходил отправлявшийся на север пассажирский поезд и вслед за ним - товарный. В Пиклвиле поездная бригада последнего должна была проделать ряд маневров с вагонами. Покончив со своим делом, люди приходили к вам в закусочную выпить горячего кофе и чего-нибудь поесть. Иногда кто-либо из них заказывал яичницу. В четыре часа утра, на обратном пути, они снова нас посещали. Наши дела понемногу улучшалась. Ночью мать спала, а днем, пока спал отец, присматривала за всем и кормила посетителей. Отец спал на той же кровати, которую ночью занимала мать, я же уходил в школу. В долгие ночи, когда мы с матерью спали, отец стряпал: он готовил мясо для бутербродов, которые наши посетители уносили в своих корзиночках для завтрака. И вот тогда-то у отца и зародилась мысль возвыситься в этом мире. Им овладел дух американизма. Он тоже стал честолюбив.