Мать. Ах не оскорбил? Тебе, значит, этого мало?
Мажис. Какое же это оскорбление?
Мать. О, если бы жив был твой отец!
Мажис. Ну и что бы он сделал, мой папаша?
Мать. Он бы притащил его сюда за шиворот.
Жюстина. Ты – мужчина в семье. Ты его найдешь. Он обещал. Ты должен потребовать, чтобы он сдержал свое обещание.
Мажис. А если он не хочет?
Жюстина. Тебе придется его заставить.
Мажис. Как?
Жюстина. Эта размазня еще делает вид, что он мужчина.
Мажис. Ты свои идиотские намеки оставь при себе. Не снимать же мне штаны в конце концов!
Жюстина. Хамло!
Мажис. Кто? Я?… А если он тебя потом обманет?
Жюстина. Сама разберусь.
Мажис. Это уж точно.
Жюстина. Завтра, слышишь меня? С завтрашнего дня ты будешь караулить его у выхода из банка.
Мажис. Хорошо. (Хочет встать.)
Жюстина опять сажает его на стул.
Жюстина. Обещаешь?
Мажис. Обещаю. (Встает, поворачиваясь к залу и беспомощно разводя руками. Потом, озаренный спасительной идеей, оборачивается.) Но ведь он выходит из банка на Итальянском бульваре в шесть часов, а я кончаю в шесть на улице Баллю. Как же мне его поймать?
Жюстина. Отпросишься и выйдешь пораньше.
Мажис (в зал). У нее на все ответ найдется, ничего не скажешь.
Обе женщины выходят. Мажис прогуливается взад и вперед по сцене, демонстрируя свою беспомощность и раздражение. Появляется Гюстав, держа в руках шляпу и портфель.
Ба, кого я вижу?! Гюстав!
Гюстав. Надо же! Здравствуй, Эмиль. Как дела? Все хорошо? А у Риве?
Мажис. Все нормально.
Гюстав. По-моему, приличная работа.
Мажис. Ну конечно.
Гюстав. Ты извини, я бы с удовольствием пригласил тебя куда-нибудь, но сейчас я очень спешу.
Мажис. Понимаешь, мне с тобой надо поговорить.
Гюстав. Вон что! (Пауза.) Это тебя Жюстина подослала?
Мажис. Да.
Гюстав. Хм… Понимаешь, меня ждут. Идем со мной, а? Ты все поймешь. (Берет Мажиса под руку и увлекает его в кафе.)
Тут же к ним подходит гарсон.
Гюстав (гарсону). Привет, Жюль! Как дела?
Гарсон. День добрый, господа! (Выкатывает круглый столик.)
Гюстав, потирая руки, садится. Мажис тоже присаживается.
Гюстав. Послушай…
Но слева входит Жоржетта, очаровательная юная особа с гордым выражением лица. Гюстав ей навстречу привстает.
Дорогая, это один из моих друзей, Эмиль. Мадемуазель Блоссар. Жоржетта… Жюль! Жюль! Живенько! Что ты будешь, дорогая?
Гюстав и Жоржетта садятся. Гюстав не сводит с нее глаз. Гладит ее руки. Мажис выходит к рампе.
Мажис (в зал). «Ты все поймешь». Как не понять. Я думал о Жюстине. И смотрел на эту Жоржетту. Я понимал, все понимал. И неожиданно открывал для себя массу вещей. Существуют на свете, стало быть, такие девушки, чистые, как прозрачный графин. (Взглянув на Гюстава.) Но посмотрите только на этого юношу, он ведь так был похож на телка…
Гюстав (Жоржетте). Много работы сегодня было, – да, дорогая? У тебя утомленный вид. Нет? Или мне так кажется?
Мажис. Какой заботливый, у него прямо на лбу это написано. (Садится рядом с ним.)
Гюстав (Мажису, восхищенно). Она живет в Курбевуа, представляешь?
Мажис. Это замечательно.
Гюстав. А работает в «Труа Картье». В их рекламном агентстве.
Мажис. Чудесно.
Гюстав (вставая). Ну, дорогой Эмиль, очень рад был тебя повидать.
Мажис. Но мне надо было тебе кое-что сказать.
Гюстав. Понимаешь, я должен проводить Жоржетту. В Курбевуа.
Жоржетта. Ничего, ничего. Раз твоему другу надо с тобой поговорить… У меня еще есть тут одно дело. Я зайду за тобой. Через десять минут. Вы управитесь?
Мажис (галантно). О, мадемуазель.
Гюстав. Я тебя слушаю.
Жоржетта уходит.
Мажис. Прежде всего, старик, рад тебя поздравить. Она оча-ро-ва-тель-на.
Гюстав (гордо). Ты заметил, да?
Мажис. Я тебя понимаю. Я тебя прекрасно понимаю… Но есть Жюстина.
Гюстав. Тут уж, Эмиль, я ничем помочь не могу.
Мажис. Ты же обещал.
Гюстав. Увы, обещал. Ну и что теперь? Даю тебе слово, я был совершенно искренен. Я думал, что люблю Жюстину. То, что я к ней испытывал, я принял за любовь. Но теперь, когда я понял, какое чувство мне внушила Жоржетта, мне стало ясно – то была не любовь. Вот в чем моя беда.
Мажис. Понятно. Это совершенно очевидно. Тут и говорить не о чем… Видишь ли, только вот Жюстину страшно мучает, что она так ужасно с тобой рассталась, поссорилась.
Гюстав (делая великодушный жест рукой, торжественно). О, я не сержусь на нее.
Мажис. Она сама ужасно на себя сердится. Знаешь ведь, какая она. Тактичная, деликатная…
Гюстав (удивленно). Жюстина?
Мажис. Ну конечно. Ты же ее не знаешь. В общем, попробуй это понять. Поставь себя на ее место. Нет-нет, ты обязательно должен зайти к нам в один из ближайших вечеров. Вы с ней поговорите по-хорошему. Ты не считаешь, что так было бы красивее?
Гюстав. Конечно, так красивее. (Вытягивает рукава рубашки, показывая манжеты.) Но как это сделать? Каждый вечер я провожаю Жоржетту до Курбевуа. Потом я там обедаю. Она очень гордая, знаешь. Ревнивая… Ты себе представить не можешь. «Гюстав, если ты солжешь мне хотя бы раз…». Она мне это часто повторяет. Так она представляет себе жизнь. Глаза в глаза. Она мне никогда не простит.
Мажис. Ну, один только вечер… Завтра, после службы… Только на минутку… Ты же успеешь с ней встретиться, с Жоржеттой. Просто скажешь, что у тебя сверхурочная работа, надо задержаться в банке до семи, что шеф тебя попросил. Такое ведь бывает.
Гюстав. Ты, пожалуй, прав, Эмиль. Я приду завтра. Но это в первый и последний раз, Эмиль. Чтобы объясниться. По-человечески…
Из глубины сцены появляется Жоржетта. Гюстав быстро встает и идет к ней. Они уходят.
Мажис. Когда я вам расскажу, что произошло дальше, вы, уж конечно, решите, что я строил козни, подстраивал ловушку. Вовсе нет. Мне было совершенно наплевать на сестру. Там, в кафе, я думал только об одном: избежать сцены по возвращении. Этим двум кровожадным женщинам надо было что-нибудь кинуть в пасть. Я нес им ломтик Гюстава. Пусть сами все улаживают!… Нет, что меня мучило, так это фраза Гюстава: «Я думал, что люблю ее». Он думал, что любит Жюстину. Искренне думал. Телки редко бывают неискренними. До того дня, пока… Значит, если бы он никогда не встретил свою Жоржетту, он дожил бы до ста лет, веря, что то чувство, которое он испытывает к Жюстине, и есть любовь. Счастливый. Довольный. Уверенный в чувстве, которого на самом деле не испытывал. Ведь с этой своей Жоржеттой он как познакомился? Случайно. Он ведь мог ее и не встретить. И, само собой разумеется, есть такие, полно таких людей, которые своей Жоржетты так и не встретили. Которые рассуждают, и решают, и рубят сплеча. Одни говорят: любовь. Другие отвечают: любовь. И все – о разном. Один имеет в виду Жюстину, другой – Жоржетту… А потом, ну вот, Жоржетта, хорошо, очень хорошо, отлично, но если завтра он встретит другую, а потом третью, Адель, Люси, Зоэ… Значит, это и есть любовь? Лестница в темноте, когда не знаешь, сколько ступенек еще осталось, лифт, про который неизвестно, на каком он этаже. Где же то, что всерьез? Где гарантия? Я говорю о любви. И с желанием то же самое. Говорят: с Леа это замечательно. Но что значит это «замечательно»? Все весьма относительно. Вы скажете мне: любовь-то чувствуешь. Лихорадку тоже чувствуешь. Даже без термометра. Тридцать семь и пять – это не тридцать девять и восемь. Вот я и думаю… Как можно узнать про любовь? «Замечательно»… Но замечательно на тридцать семь и пять или на тридцать девять и восемь? Чума, она и есть чума. Рак – это рак. А с любовью как быть? Жоржетта скорее имеет к ней отношение, чем Жюстина, хорошо, согласен. Но это же не мерка. Никакого резона тут нет. Существенного, серьезного. Конечно, когда пытаешься вникнуть в суть. А что за Жоржеттой? После Жоржетты?… Значит, все время надо проверять? Со всеми женщинами? А если все это просто шутка, чудовищная шутка… Хм, если любовь – это только внушение, самовнушение… никогда же не знаешь наверняка. И вот чувство, которое движет миром. Потому что есть люди, ради любви совершающие невероятные вещи. Переезжают, меняют профессию. А все из-за чего? Из-за лихорадки, про которую точно не знают: это тридцать семь и пять или тридцать девять и восемь. Вас от этого мороз по коже не подирает? Жоржетта – хорошо, ничего против не имею. Но я хотел знать, проверить. Подобная любовь, если уж она такая прочная, должна ведь она выдержать маленькое испытание. Малюсенькое. Это была с моей стороны даже своего рода услуга, которую им надо было оказать. Наутро я позвонил. (Делает вид, будто держит в руках телефонную трубку.) Алло, «Труа Картье»? Мадемуазель Жоржетту Блоссар, пожалуйста… Это не личные дела, это от ее матери звонят… У нее только одна мать, мсье. (В зал.) Личные разговоры запрещены. Ну и нравы. (В телефонную трубку.) Алло (зажимая нос, меняя голос), алло, красавица… Не беспокойтесь, это – друг. По поводу Гюстава, он вам сказал, будто его задержали в банке. Позвоните ему туда, не называясь, около половины седьмого, сами убедитесь. В это время ваш Гюстав будет у одной дамочки на улице Боррего. Не прощаюсь, красавица. (Делает вид, что кладет трубку.) Кроме шуток, я надеялся, что их любовь выстоит. На сестру-то мне было плевать, ей-богу. Мной руководил чисто научный интерес. Но они оба здорово меня разочаровали. Гюстав возвратился на улицу Боррего, поначалу, правда, с побитым видом. Взгляд у него часто отсутствовал. Потом, мало-помалу… (Потирая руки, изображает Гюстава.) Однажды я его спросил: «А как же Жоржетта?» – «Слишком это было красиво,» – ответил он. Они поженились, сестрица моя и Гюстав. (Прогуливаясь по сцене, роняет фразы одну за другой.) Они в свое свадебное путешествие отправились в Фонтенбло… Им там понравилось. Вы знаете Фонтенбло? Я там никогда не был… Мне эта природа…