Остальные якобинцы, насмешливо улыбаясь, поставили подписи под текстом присяги, сделав поправку на мысленную фигу в кармане, и за недостатком улик были отпущены, в их числе Куаньяр и Лапьер.
Норбер выходил из кабинета последним, но следом за ним вышел Клерваль, он шел рядом и шипел сквозь зубы:
– Ты знаешь, сидел бы я в этом кресле на месте молокососа д, Уарона, я бы сумел доказать твою вину, я бы заставил тебя не только говорить, но и кричать!
Норбер смерил его насмешливым взглядом:
– Поздравляю! Тебя назначили придворным палачом корсиканского конкистадора? Могу представить, как ты горд такой честью!
–Запомни, якобинская мразь! Твоё освобождение доказывает не твою невиновность, а нашу недоработку и это мы вскоре намерены исправить!
Кавуа медленно подошел к товарищу:
– Ты еще вернешься в эти стены, любезный, и тогда поймешь, что сейчас с вами обошлись буквально по-христиански..
На бледной физиономии Клерваля расплылась дьявольская усмешка:
– Я знаю теперь, как сломать тебя, ублюдок. Твои революционные принципы не мешают тебе мять шёлковые простыни в особняке герцогини д Аркур. Знаю..ты не станешь, фанатик, нарушать свои драгоценные принципы ради банальной связи..значит всё серьезно. Нам достаточно арестовать твою герцогиню, и от души побеседовать с ней в этих гостеприимных стенах. Я выследил тебя и знаю о твоей связи с племянницей де Бресси, пока держу при себе эту ценную идею, но скоро поделюсь ею с д Уароном…», – мстительная радость исказила бледную физиономию Клерваля, – уверяю тебя, ей здесь очень не понравится..я всё для этого сделаю.. Ты веришь мне?
Тёмные глаза Куаньяра вдруг странно заискрились, смуглое лицо побледнело, резко обозначились скулы, когда он обернулся к Клервалю, а тот не мог унять злобного торжества:
– Не радуйся освобождению, Куаньяр, это ненадолго.. А может тебе интересно будет узнать, как умер твой дружок Дюбуа?
Норбер вздрогнул:
– Прошло 10 лет…Что тебе известно об этом?
– Всё…Он был задержан в ночь с 9 на 10 термидора, не без содействия вашего покорного слуги, он имел неосторожность сунуться в зал Комитета. Как же он мог не увидеть вашего любимца в его последние часы, – бледные губы дёрнулись в злой усмешке, – 11-го «чихнул в мешок» Сансона. Жаль, тебя там не оказалось, зарыли бы в одной яме..
Единственный из группы осужденных потребовал, чтобы его уложили на доску не так, как других.. а на спину..так, чтобы падающий топор оказался прямо перед глазами.. рисовался до последней секунды, изображая абсолютное презрение к смерти…и к нам…Бешеные фанатики,…в общей яме вам и место!
Норбер некоторое время молчал, наконец, с побелевших губ сорвалось:
– Когда-то, чтобы продемонстрировать свою власть и моё бессилие, ты силой заставил меня снять шляпу, а я обещал снять с тебя голову…Запомни это и жди…я приду!
– Что несёт этот бешеный?, – этого замечания не понял Кавуа.
Клерваль ничего не ответил, он всё понял, он вспомнил те дни в тюрьме, вскоре после 9 Термидора, невольно отшатнулся, сделав нервное движение, замер.
Лапьер, со стороны наблюдавший за разговором, и не слышавший ни слова, иронически улыбаясь, заметил:
– Как же сильно любят тебя эти двое! Просто африканская страсть до неприличия!
– Это старая любовь, – Норбер небрежно повёл плечами.
Они угрюмо шагали по тёмному коридору тюрьмы, окруженные конвоем. Норбер уже собрался возмутиться грубым обращением, когда под гулкими сводами раздался чудовищный крик боли, затем ещё и ещё, переходя в жуткий рыдающий стон.
Якобинцы невольно остановились. Лапьер и Куаньяр обменялись взглядами, полными нескрываемого ужаса. Конвоиры грубо толкнули их прикладами в спины, прикрикнув:
– Не задерживаемся, на выход!
– Значит всё же это не слухи, верные рабы Бонапарта пытают патриотов, – услышал Норбер свистящий шёпот Лорана, вздрогнул, но промолчал.
–Доквакались наши гуманисты, гильотина для них «слишком жестоко», зато пытки в застенках во имя самодержавного диктатора в самый раз! Курят фимиам своему идолу, подставляют задницы за очередной орден или титул, они изыщут обоснование любой жестокости, если она направлена против республиканцев! Если они считают, что в стране мир и гражданская война давно закончена, отчего же нас режут на фоне «мирного времени»? Нас убивают то из «государственной необходимости», то ради «защиты существующего строя»! Мы казнили роялистов во время интервенции и гражданской войны, но тогда они нас проклинали и обвиняли в варварстве, а этот корсиканский конкистадор для них «герой и гений»!», – не унимаясь, с растущим возмущением и страстью шипел Блондо, – кстати, наши генералы Мале и Моро едва ли менее талантливы..