— Пряник? Или показуха?
— Ценю откровенность, но когда-нибудь получишь сдачи… Для дела. Я прав?
— Пожалуй, прав. Ладно. А начальником цеха?..
— А начальником цеха очистных сооружений будет Галина. Ты ведь ею доволен?
— Ничего, что…
— Что баба? Ничего. Такая семерых мужиков стоит. Увидишь. Ну, счастливо тебе сегодня, ни пуха…
— Тебе — ни пуха. Чтоб получилось.
— А я паровоз вызвал для подкрепления. Вытянем репку…
Столбов подмигнул Борису. Он и сам был взвинчен, только виду не подавал. Про репку зря разговорился, не сглазить бы…
Он пошел вдоль эстакады трубопроводов. Это был ствол комбината; здесь все эти трубы — желтые, белые, синие, красные, больших диаметров и малых, в теплоизоляции и без — тянулись вместе, мощным стволом; он ветвился, трубы разбегались по сторонам, и на них гроздьями были цеха, как крупные плоды.
Столбов заходил в цеха и видел, что он там не нужен. Это был хороший признак. Давно отданы все распоряжения, каждый не один раз проинструктирован, всякая мелочь проверена. И если бы Столбов кому-то сейчас понадобился — это означало бы, что все полетело к чертовой матери.
От всего этого скопления газгольдеров, ректификационных колонн, градирен, цехов грязных и с пальмами, железнодорожных путей, цистерн взвивались в сумерки разноцветные дымы и туманы, ползли запахи миндаля, нефти и тухлых яиц, поднимался ровный гул. В этом огромном котле шел процесс. Иногда с ревом приоткрывался где-нибудь клапан, ухал и замолкал. Горели предупреждения: «Стой! Загазованность». У пультов сидели аппаратчики, следили за температурой, давлением и прочим, писали в своих журналах, рядом висели их каски и противогазы. Шел процесс. Столбов был не нужен. Он подготовил это, теперь все шло само собой, — люди, механизмы, реактивы взаимодействовали без него, независимо от него. Притом Столбов был частью всего, что происходило. В этом процессе он был частью всего, что делалось людьми, всего, что делалось в механизмах, всего, что делалось с реактивами.
Это чувство общности и это ощущение, что твое дело — в твоих руках…
Разве они там, на том берегу, могли его понять!
А у него были уверенность, правота и сила главного инженера. И они крепли в нем.
Все, чем он жил, росло с пуском каждого нового цеха, как росла его отрасль, умножая свои предприятия.
Плавление, варка, гидрирование, добавление щелочи и кислоты, подача водорода, нагрев, перекачка в промежуточные емкости, загрузка катализатора, окисление, ректификация, промывка, сушка, перемешивание, резка, полимеризация, обработка сероуглеродом, фильтрация, удаление воздуха, отбеливание, высаживание из раствора… все это происходило сейчас вокруг.
Столбов отогнул рукав куртки и посмотрел на часы. Пора.
Он пришел в цех точно вовремя.
Остановился за спиной наладчика, деда, которого сам переманил с прежнего своего комбината.
Дед посветил карманным фонариком, и Столбов увидел: на сплошной, казалось, поверхности сегмента проступила едва заметно желтизна, будто медом помазало, — мельчайшие капельки только что приготовленной смолы, идущей под давлением через фильеры. Секунда — и легкий белесый туман повис под сегментом. От него шел жар. Дед ловко оборвал клубок, смял его, отбросил. Обдал сегмент аэрозолем, зачистил ножом… И вот — потекли нити. Каждая была как тонкий луч… Дед направил их рукой, бросил лучи книзу, чтоб не переплелись. Выпрямился. Включил сигнализацию для нижних этажей. Перешел к следующей секции.
Вот и все.
Столбов нагнулся и поднял клубок, отброшенный дедом. Волокна сварились между собою.
Поднес ладонь к сегменту. Жар от нитей. Повел рукой вниз, в поток охлаждающего воздуха; жар становился меньше.
Да, вот и все.
Там уж детали…
Пусть попробуют напороть.
Столбов вышел из цеха, глотнул свежего воздуха.
Светили прожекторы, народ собирался перед трибуной. Столбов шел не спеша.
Загудели громкоговорители.
— Товарищи!.. — выдохнул на трибуне Кирилл.
С гольцов тянуло холодом, там еще лежал снег. Столбов застегнул куртку.
Серебристая металлическая труба комбината возвышалась перед Главным как космическая ракета на старте. Огромная, перехваченная оранжевыми поясами, сверкающая в свете прожекторов. Два ряда огней.
Ее было видно отовсюду. Она высоко поднималась над округой.
Главный задирал голову, ведя взгляд по трубе вверх, задирал голову и улыбался.
— Нет! Нет!..
Я слышу ее крик.
Я вижу, как бьет она рукой по стене, Маша-Машенька, бьет изо всей силы, в кулаке — смятая пачка сигарет.