Он сделал круг над ближайшей стоянкой и повернул в сторону центра. Часа через два нужно возвращать машину в прокат. Снег кружил, танцевал за стеклами, настырные снежинки жаждали совершить самоубийство на плоскостях флаера. Ушло отчаяние, ушла скорость заполошного бега от дома к дому, от адреса к адресу. Снегопад убаюкивал. В нем был невысказанный покой и одиночество. Одиночество всех людей планеты, которых отделяют друг от друга миллионы умирающих снежинок.
Игорь увидел зеленый кристалл вокзала и свернул к площади. Пока есть немного времени, пока есть эта тишина и эти нарождающиеся сумерки, можно позволить себе пятнадцатиминутную прогулку по скверу. Чтобы мысли потихоньку вернулись в конструктивное русло, чтобы успокоиться и найти, наконец, единственно верное решение. Вот именно сейчас. Когда самое простое — уйти. Ведь правда же, все ты себе придумал. И девушка, которую ты ищешь, верней всего, тебя не помнит. И сам ты… разве ты помнишь ее? Сколько вы были знакомы? Сутки? Не обманывай себя, что ты мог в ней увидеть такого за один неполный день? За два разговора, за одно объятие?
Признайся, тебя гонит вперед чувство благодарности и чувство вины. И больше ничего нет. Ничего — снег.
Флаер тюкнулся носом в снег на бордюре фонтана. Мокрое синее покрытие аллеи отражало цветные фонари. Мерцала реклама. Свет дня еще не успел окончательно померкнуть, встала та самая минута, когда и тьмы, и света в мире поровну. Когда они балансируют на струне времени, но баланс не в пользу света, и скоро это будет заметно всем.
Игорь вышел из флаера, закурил. Мимо шли люди, занятые своими делами. Их было немного.
И тут он увидел Сашу.
Так бывает — если сначала сильно повезло, то потом везти перестанет окончательно и надолго. Энергии в нашем флаере почти не осталось. То, что есть — сожжем на отопление. Но счастье нам будет максимум до обеда завтрашнего дня. Именно подсчитав перспективы, я решилась на ограбление. Да простят нас хозяева магазина! Велчи к тому моменту вновь была в полузабытьи. Я сама высадила витрину и взяла куртки. Днем у нас возможности разжиться теплыми вещами не будет. Да, мы пойдем в СПК. Но только в самом последнем случае, если не повезет застать дома кого-нибудь из друзей и родственников Велчи. Осталось дождаться рассвета и нанести этот самый жизненно важный визит. Пока что есть-пить не очень хочется, но через несколько часов это будет серьезной проблемой. Так или иначе, больше идиотских краж я совершать не стану.
Может, не стоило и флаер угонять? Нет. Стоило. Иначе мне грозит полное забывание. А Велчи… кто знает, помог бы ей профессор, или она так и умерла бы потихоньку в моей палате. Впрочем, как раз сейчас ей эта перспектива грозит куда больше, чем раньше.
Я перегнала флаер в ближайший лес. Как бы то ни было, нам нужно выспаться, отдохнуть перед завтрашними подвигами. Знала бы я, какой день мне предстоит!
Но, переключив отопление на минимум, я свернулась в кресле пилота и заснула. Что снилось — не помню. Что-то доброе и теплое. Человеческое. Я отдохнула — в первый раз за много дней. В клинике мои сны чаще были тревожными или даже страшными. А тут вдруг, в неудобном кресле пилота я выспалась, как на мягкой перине.
Когда проснулась, утро давно закончилось.
А Велчи стало хуже. Она лежала словно в глубоком обмороке, ее глаза были приоткрыты. Я испугалась. Но сердце продолжало биться, и это давало какую-то надежду, хотя разбудить, растолкать, я не смогла ее ни через два часа, ни через три. Я понимала, что ей холодно, но если прибавить в салоне тепла, то потом нам может не хватить энергии для возвращения в город. И тогда я натянула на нее обе куртки и шапку, в надежде, что хоть это ее немного согреет.
Почему я не улетала оттуда? Не знаю. Чего ждала?
Глупо. Я надеялась, что Велчи проснется и скажет, куда мне лететь. Ведь у меня был только один запасной план — обратиться в СПК. А оттуда, скорей всего, нас с ней передадут обратно в клинику как беглых пациенток, которые не в состоянии за себя отвечать.
И лишь глубоко после обеда я решила, что дальше ждать — бессмысленно. Велчи ни на что не реагировала, более того, она словно все дальше уходила в свой странный полусон-полуобморок. Пока хватает энергии, нужно спешить в город. Просить помощи у кого угодно — у прохожих, у СПК. Так не бывает, чтобы совсем никто не помог. Пусть нас возвращают в клинику, лишь бы в этой клинике помогли Велчи.
В городе я не ориентируюсь. Но направление к центру всегда легко проследить по плотности транспортного потока. Свободная парковка нашлась со второго захода — в сквере возле высокого здания, похожего на зеленый кристалл. Датчик показывал, что энергии во флаере не просто нет — она ушла в минус. Но печка пока грела. Это было очень важно для Велчи. А мне предстояло выйти на улицу и отправиться искать ближайший пункт СПК.
Я медлила.
Вновь начинается снегопад, снег заваливает стекла. На улице холодно, придется забрать у Велчи одну куртку. В голову лезут какие-то странные мысли. Непутевые, они кружат рядом, и ни одна не желает фокусироваться на простой и конкретной задаче — выйти на улицу, идти, искать глазами человека в форме. Хоть одного.
Парковка застыла над парком, вниз ведет лестница. Три пролета железных ступенек.
Спускаюсь. Ноги зябнут в больничных тапочках. В эту тряпочную обувку сразу набился снег. Люди идут мимо. Им наплевать, насколько странно я выгляжу — в тапочках, в халате. Куртка поверх этого убранства смотрится нелепо. К тому же, она мне немного велика.
Спускаюсь. Вот сквер. Четыре ряда черных влажных стволов. Как столбы — без веток и листьев. Вот наступит весна, и эти столбы превратятся в деревья-свечки, с устремленными вверх ветками, увенчанными нежно-зеленой полупрозрачной листвой. Я начинаю привыкать, что знаю куда больше, чем помню…
В сквере людей уже совсем нет. Здесь светло и тихо. Куда дальше? Ну, допустим, направо, в сторону площади. Какой же холодный снег. Хочется вернуться в тепло флаера, но я иду по скверу.
Я почти дошла, когда дорогу мне преградил человек. Сквозь снег я не сразу разглядела его лицо. Но он позвал меня по имени, и я остановилась.
Саша стояла напротив. Смешная в тапочках и в халате, совсем не похожая на себя прежнюю, но все равно это была она. На щеке у девушки застыла капля — не то снежинка растаяла, не то слеза. Захотелось подойти и стереть эту капельку.
— Саша… нашлась…
Она замерла. Вскинула глаза, в которых не было страха, только тревога.
— Кто вы?
Игорь не ответил. Слова застряли в горле, приклеились к нёбу, исчезли. Она не помнит. Все-таки не помнит. Нет, он знал, что так будет, казалось, он даже был готов к этому. Только идиотская улыбка неудержимо отображается на лице. Нашлась…
— Что вы молчите? Кто вы?
А кто я? Она не помнит…
И только снег медленно ложился между ними. Мимо шли люди, каждый в своем одиночестве.
— Саша…
Она сделала шаг вперед. Пристально вгляделась в его лицо. Потом сказала растерянно:
— Уходите. Пожалуйста.
Это прозвучало как просьба. Бессильная, тихая просьба. Последняя.
Игорь кивнул. Уйти он не мог. Остаться — тоже. Даже оторвать взгляд от ее фигуры, от лица, от волос, в которых запутался мокрый снег, и то было трудно.
Выдавил улыбку, какая украсила бы любого покойника: не прогоняй. Видишь, я обещал вернуться и вернулся.
Саша поднесла к губам замерзшие руки, подышала на них.
Это стало чем-то вроде последней капли. Сигналом к действию. Всего два шага — она не успела испугаться, не успела отстраниться, даже не успела сказать это свое безнадежное «уходите».
Он поймал ледяные, покрасневшие ладошки, сжал, кожей чувствуя, какие они настоящие, живые.
Саша стояла, застыв, ничего не понимая, но чувствуя уже, что этот странный человек не сделает ничего плохого, он искал ее не для того, чтобы вернуть в клинику.
Откуда-то из глубин памяти всплыло имя, она не заметила, что произнесла его вслух.
— Игорь…
Так легко погладить ее по щеке, убирая эту ненужную, глупую каплю. Так легко дотронуться до волос, где застыли, и теперь переливаются в свете фонарей растаявшие снежинки.