- Как это твой Востроносов так грандиозно слинял?
- Что ты хочешь сказать? - улыбаясь так же очаровательно, но нисколько не скрывая раздражения, парировала Мета.
И тут Злата с прежней радушно-очаровательной улыбочкой выложила, не только не смягчая, а, наоборот, сколь возможно усиливая все, что до нее дошло о творческой несостоятельности Акима Востроносова, не считая при этом нужным сколько-нибудь скрывать своего праведного гнева по поводу того, что у нас любят из любой пустышки сделать непременно талант, а то и гения. И все это говорилось без раздражения, а самым учтивым тоном, любезно.
Глядя со стороны, можно было заключить, что подружки беседуют о чем-то приятном, стараясь доставить друг другу как можно больше удовольствия. На самом деле то была схватка, короткая, решительная, разящая.
Хотя Меточка от природы не робкого десятка и собой владеть умеет на зависть многим, но на этот раз и она едва удержалась на ногах. И не удержалась бы, если бы в последний момент не прислонилась к стене. А прислонившись, тут же с самой искренней болью воскликнула:
- Какой ужас! Какой ужас!
Услышав этот возглас, острохарактерная Пикеева с гордо поднятой головой удалилась, наслаждаясь произведенным эффектом. Ее тешила надежда, что раз покончено с Акимом Востроносовым, то тем самым будет покончено и с Меточкой, которую она считала, как, впрочем, и всех остальных молодых актрис, кроме, разумеется, себя, выскочками и полными ничтожествами.
Наблюдавший эту сцену зорким глазом постановщик картины Гавриил Запылаев, а у режиссера иным глаз и не может быть, великолепно понимавший смысл происходящего, его-то никакими улыбочками не проведешь, поспешил на выручку бедной Меточке.
- И ты поверила этой сороке?! - возмутился он. - Никто же ни единому слову насчет Акима не верит, ну ни на вот столечко. Все возмущены!
- Значит, все уже знают? - простонала Мета.
- Кто сказал все? - поспешил дать задний ход режиссер. - Все возмущаются, негодуют.
Но Мета уже сообразила, что произошло.
Мышление Металлины отличалось рационалистической трезвостью, она решительно отбросила вопросы, на которые невозможно получить ответ, и сосредоточилась на главном: Аким не гений. Возможно, в жизни все возможно.
Если говорить откровенно, она насчет гениальности Акима искренне сомневалась с самого начала. Был период даже полного разочарования. Однажды она даже поделилась сомнениями в правильности сделанного выбора с давней подружкой Машей Варежкиной, тоже актрисой, но так и застрявшей во вспомогательном составе. Та, выслушав Металлину, ласково проговорила:
- Дурочка, все говорят, что он гений, а ты засомневалась. Ты что, умнее всех? Бросишь, живо подберут. Гении на дороге не валяются.
- Понимаешь, - слабо возразила Металлина, - жидковатый он какой-то.
- Еще раз дура, - отрезала Маша. - Ты просто к нему привыкла. Помнишь: "Лицом к лицу, лица не разглядеть. Большое видится на расстоянии".
Доводы Маши Варежкиной показались Металлине убедительными, и она примирилась, даже увидела несомненные выгоды своего положения.
Теперь же эта злыдень Златка Пикеева... В критических ситуациях Металлина действовала особенно активно. Она схватила такси и поехала домой.
- Аким, ты не гений, - сообщила ледяным тоном супруга, едва переступив порог.
- Ну и что? - бессмысленно ухмыльнулся Аким.
- Нет, ты не понимаешь, о чем идет речь.
- Не понимаю, - согласился Аким.
- Так пойми! Это же очень и очень серьезно.
- Дуся моя, может быть, только один я и знаю, насколько это серьезно и... и... - Он мучительно подыскивал нужное слово, которое вертелось и никак не давалось, наконец ухватил его и с отчаянием выкрикнул: - И трагично!
Металлина раздраженно разорвала пачку сигарет и закурила. Нервно выпустила дым из ноздрей и выпалила:
- Ах, не паясничай!
- А я и не паясничаю. Вот, Артурка предлагает делать вместе балет по новой моей повести, а мне хочется сесть за роман. Пора бы замахнуться на роман. Социальный, проблемный и немножечко авантюрный. И обязательно значительный! Чтобы разом смолкли все эти толки - гений не гений. Да какое это, черт возьми, имеет значение! Писать хочется, аж пятки чешутся. Веришь ли, покоя нет, так хочется писать. - Аким тяжко вздохнул и грустно выдохнул: - А писать не о чем. Вот это и есть самый верный признак того, что я не гений.
- Что ты мелешь, ну что ты мелешь? - возмутилась Металлина. - При чем тут это? Писать всегда есть о чем, надо только засадить себя за стол. Дружков-подлипал к чертовой матери. Но я сейчас не об этом. - Перевела дух и внушительно продолжила: - Слушай внимательно, что я тебе скажу. Все говорят, что ты не гений, что ты творчески несостоятелен.
- Ну и черт с ними. Пусть говорят, пусть болтают, кому охота. Людям трепаться свойственно.
- Все же смеются: до сих пор на всех перекрестках трещали - гений, гений, а теперь кричат - пустышка!
- Ну и пусть. Никто не знает, какая это тяжелая, невыносимо тяжелая обязанность ходить в гениях. Побыли бы в моей шкуре. Куда лучше быть Кавалергардовым. Он не гений. И никто от него не требует, чтобы он создал что-нибудь непременно гениальное. И ему хорошо. Как говорится, не дует. А власти, благ - на полдюжины гениев хватит. - Аким тяжко вздохнул, пристально посмотрел мутноватым взглядом на жену и продолжил: - Нам с тобой, кроха моя, если разобраться, то и не слишком чтобы плохо. Нет, не так и плохо. Грех жаловаться. Но кое-кому, от кого ничего особенного не требуют, куда лучше. Так-то.
- Ты все не о том, - недовольно передернула плечиками Металлина.
- Может, и не о том. - Аким попытался подняться с дивана, но при этом его качнуло, и он взмолился: - Дай чего-нибудь хлебнуть. Холодненького.
Металлина отправилась на кухню и вернулась со стаканом холодного сока. Аким выпил с наслаждением и почувствовал себя лучше.
- Эту приятную новость я узнала на студии. А что теперь всюду о тебе судачат? Только представь.
- В самом деле. Кто же это осмеливается во всеуслышание утверждать, что я не гений? Какие у них основания?.. - В голосе Востроносова зазвучало возмущение.
Металлина ледяным тоном пересказала то, что довелось услышать от Златы Пикеевой насчет неисправности машины. И это вдруг привело Акима в ярость. Он понимал, что хотя гением быть хлопотно, но быть негением все же много хуже. Начал бушевать, сыпать по адресу своих врагов угрозами.
- Что ты разбушевался, громовержец? - прервала его супруга. - Жизнь не терпит театральных жестов. Действовать надо.
- Как, что делать? - сразу сник Аким.
- Звони Кавалергардову. Ему наверняка известно больше, чем нам с тобой, и он лучше знает, как держать себя, у кого искать защиты.
Востроносов схватил трубку, но Металлина его остановила.
- Подожди. Подумаем, как вести разговор. Может, еще все брехня.
- Конечно, брехня, - обрадовался благоприятному предположению Аким.
- А если не брехня? Дыма без огня не бывает. - Взгляд Меточки стал жестким, злым. Востроносов не раз натыкался на такой взгляд, и каждый раз ему от этого делалось не по себе.
- Меточка, ведь это же клевета, очередная выходка завистников. Помнишь, я тебе читал из Золя, который признавался, что ему каждое утро приходится глотать жабу, подбрасываемую недоброжелателями. Так вот, это моя жаба.
- Ах, оставь, пожалуйста, сейчас не до беллетристики.
- Скажи же, что делать?
- Разговаривай с Илларионом Варсанофьевичем как можно спокойнее, сделай вид, что ты ничего не знаешь. Не он от тебя должен услышать обо всем, а ты от него.
- Кавалергардов - кремень. Может и промолчать.
- Не промолчит. Это и его касается в неменьшей степени. Кто тебя объявил гением? Он. Ты ему как Аким Востроносов не нужен, а как гений необходим. Он больше тебя должен ломать голову над тем, как теперь быть и что делать. Кавалергардов, как лев, вынужден за тебя драться. И в этом твое счастье. Сечешь?
Аким благодарно кивнул, трезвая речь жены успокоила его. В порыве благодарности он обнял и поцеловал Меточку.
- Ладно, ладно, - отмахнулась она, - давай звони. И говори, как я сказала.
Аким для успокоения прошелся, прикинул, с чего начать, и снял трубку.