Матросы смеются.
А я думаю, что вот в такой ситуации капитан еще должен проявить себя и как полемист. Ну а этому уж нигде не учат, ни в каких учебных заведениях. Нет, Носача голой рукой не схватишь.
Капитан подошел уже к другому вопросу и громит бригаду добытчиков:
— Бригада Зайкина очень медленно отдает трал. Шевелятся как неживые или первый раз в море.
Передо мною встает картина, которую я вижу из рубки каждый день. Готовя трал к подъему для выливки рыбы в чаны, матросы-добытчики тащат трос на корму. Впереди Зайкин впрягся за коренника, перекинув тяжеленный и толстенный трос через плечо, да в руках еще гак-крюк для зацепки. За ним матросы его бригады, через плечо все тот же трос. Упираются в палубу, ноги скользят — судно все время качается на волнах. Наклонившись вперед, ну точь-в-точь бурлаки с репинской картины. Вот уж правда: «Нажал кнопку — и спина мокрая», как любит говорить Днепровский. В век НТР, в век техники на судах еще много тяжелой ручной работы. А бригада добытчиков — бурлаки двадцатого века.
— Соловьев набрал тралов, которые на промысле не нужны, — продолжает Носач. — Тебе столкнули все, что было лишнее на складе и ненужное. Соловьев краснеет.
А капитан уже говорит о том, как лучше организовать работу. И сам говорит, и предложения слушает.
— Надо двумя тралами тралить, попеременке, минут по сорок — шестьдесят, — подает голос Соловьев.
— Правильно! — одобряет капитан предложение старшего тралмастера. — А за это время чтоб в рыбцехе была обработана рыба предыдущего трала.
— Создать такой конвейер, — подхватывает мысль капитана Шевчук.
— Да, — кивает Носач. — Еще какие предложения?
— Надо, чтоб подвахта работала хорошо, — с достоинством произносит Дворцов.
Кстати, подвахта работает лучше, чем бригада. Матросы ленятся, надеясь на подвахту. Матрос из бригады ошкерит одну рыбину, а тот, кто вышел на подвахту — две. Я это уже заметил. Так что зря Дворцов сказал про подвахту. Он вечно чем-то недоволен.
И все дружно сошлись на одном: надо четче организовать труд. А это уже забота капитана. Тут никуда не прыгнешь. Можно работать вместе с матросами и тем завоевать их симпатию, но если не будет четкого порядка, организации работы, то все равно матрос останется недовольным, а главное — дело будет страдать.
— Все, что зависит от меня, будет сделано, — обещает капитан. — Но и вас по головке гладить не будем. У механика-наладчика, например, постоянно отказывает аппаратура: то в рыбцехе, то в мукомолке, то транспортер. А почему?
Носач обводит всех грозным взглядом и останавливает его на механике-наладчике, седеющем мужчине, молчаливом и обособленном от всех. Я вспоминаю, что в День Победы он рассказывал, как за ним гонялся по голой степи «мессершмитт». Под Феодосией. Мы все знаем, что работает Петр и днем, и ночью. Даже падал от усталости. И везде один, помощи не просил.
— Вот за то, что работает один и не зовет на помощь, предлагаю вынести ему выговор, — жестко говорит Носач.
Я ошарашен: вот так решение! Человек работает как лошадь, а ему — выговор.
— Одному везде не успеть. И в результате такой работы механизмы стоят, работа тормозится, план срывается, организм свой собственный изнашивается, — перечисляет Носач. — За такую работу — выговор!
И опять о дисциплине говорит Шевчук. Поднимается Мишель де Бре.
— Позвольте слово.
— Говори, — разрешает Шевчук.
— Матрос теперь пошел образованный, — начинает Мишель де Бре. — Нас и учили, и плавательный ценз мы имеем, и голову на плечах, и анализировать обстановку можем. Наше послевоенное поколение склонно к анализу поступков, как ни странно это может показаться. — Ироническая улыбка касается его губ. — Да и вообще, развиваемся по законам диалектики, которые гласят, что каждое новое поколение должно быть умнее старого. А вы нас... Позвольте сесть?
— Садись, — разрешает Шевчук. — Все правильно сказал, — кивает Шевчук Мишелю де Бре. — Да, это безобразие.
В столовой молчание. И это молчание нарушает Автандил Сапанадзе.
— Надо вынэсти рэшэние общесудового собрания — прэкратыт мат.
Все высказались за предложение Автандила.
На другой и на третий день на палубе было тихо. И вроде даже чего-то не хватало. Вроде и все так, и все не так. Будто ем борщ, и все в нем есть, что положено, но не хватает соли, и он — пресен. Видно было, как мучается Зайкин. Разинет рот и медленно закроет, лицо потемнеет. Трудно бедному! Аж с лица спал.
— В порт надо заходить, — подает голос Голявкин. Он не забыл свое. — Потому и нервы у всех на пределе, что в порт не заходим.