Я все думаю и думаю, а в рубку входит Ованес, становится рядом, глядит в темноту и произносит со вздохом:
— Не-ет, все! Больше я не ходок в моря. Ищите дурака в другом месте.
Я маюсь вселенскими вопросами, а Ованес мучается житейскими, не менее трудными, чем космические. И вся моя философия летит к черту от одного его протяжно-тоскливого: «Не-ет, хватит!» Он тоже мается, и вопросы его, может быть, мучительнее моих.
— Последний рейс. Все!
Широкие черные брови Ованеса подняты в удивленном вопросе, обиженно-скорбные складки собираются на лбу, глаза вопрошающе-наивные глядят в ночную мглу, будто спрашивают кого: «Что же это такое? Почему я здесь?»
— Дети дядей зовут. Почему они меня дядей зовут?
— Почему, почему! — раздраженно откликается штурман Гена. — Потому что много дядей в городе. Не знаешь, что ли? Они тебя три года не видали —как они тебя должны звать?
Вот где мировые вопросы! Я по космосам блуждаю, в запредельных далях, а они вот тут рядом, вопросы эти неразрешимые...
На другой день начался шторм.
После вахты я сходил к Римме Васильевне и рассказал ей, что произошло со мною ночью. Она внимательно выслушала.
— Ничего противоестественного. Просто вы переутомились.
— С чего бы это? — усмехнулся я, зная, что стал даже полнеть от малоподвижной жизни.
— С того, что вы — немолодой. И эта обстановка для вас непривычна. У вас физический и психический стресс.
— Но я же моряк. Всю молодость был им. И обстановка эта мне известна и привычна.
— Ну тогда вы молоды были, здоровы, с устойчивой психикой, — улыбнулась врач. —И вселенские вопросы вас не волновали., Не волновали ведь?
— Нет, — сознался я.
— Ну вот. видите. Полечиться вам надо, отдохнуть.
В каюте врача я подумал, что, конечно же, никаких вздохов Вселенной не было. Если Вселенная вздохнет, то земной шарик полетит, как пушинка. А может, мы летим от головокружительного вздоха Вселенной. Ведь летит же куда-то наша Земля в космосе! Океан вздохнет — судно закачается, а уж Вселенная вздохнет...
Ну ладно, согласен — вздох померещился и взгляд запредельный тоже. Ночь все же была. Предштормовая. Но огонек-то мигал мне из воды! Ведь это-то я ясно видел! Видел же я огонек, черт побери! Он мне не примерещился, я знаю. Так что же это было?
ДОКТОРСКИЕ ЧАЕПИТИЯ
Пока я лежал в хвойной ванне, Римма Васильевна заварила чай, сделала настой из какой-то травы.
— Попейте. Это — народная медицина. Хорошо помогает от давления. Сейчас бы облепихи. Очень полезна от давления. Когда вернетесь из рейса, принимайте тертую облепиху. Вам это необходимо.
Мы сидим в каюте Риммы Васильевны, что рядом с операционной и ванной, из которой я только что вышел. Сидим, разговариваем, прихлебываем чай. Совсем как на берегу. Будто в гости пришел. Только в окно видна не земля, а белесо-сизый океан. Он тяжело, как расплавленное олово, колышется, взблескивает на жгучем солнце мелкая рябь, и тянется этот океан до бесконечности, и нигде нет отрадного глазу клочка земли.
Уже целую неделю пьем мы чай с Риммой Васильевной. Я освобожден от всех вахт и нахожусь под неусыпным надзором судового врача.
— Нервы у всех сдают, — говорит Римма Васильевна. — Сейчас перелом. Потом будет легче, когда рейс на убыль пойдет. Чем ближе к дому, тем люди мягче становятся. А сейчас самый пик.
Мне вспоминаются слова Шевчука, сказанные недавно: «Сначала месяцы считают до дома, потом бани (баня и смена белья каждые десять дней), потом дни, а потом часы, когда на рейде перед каналом болтаются».
Я хочу представить тот последний день рейса, что настанет через три месяца. Какой он будет? Солнечный, пасмурный, дождливый, когда подойдем мы к причалу? И что это будет — вечер, утро, ночь, день? Мне кажется, что это будет полдень, солнечный, свежий (октябрь уже наступит), будут играть солнечные блики на воде и в иллюминаторах, а на причалах будет празднично одетая толпа женщин...
— Нет ничего печальнее судьбы женщины в море, — вдруг слышу я слова Риммы Васильевны. — В море идут одинокие, замужняя не пойдет, да и муж не пустит, дети. Девяносто процентов женщин в море — одинокие или те, у кого неудачно сложилась жизнь на берегу. Мало кто из нашей сестры ради заработка идет в море.
Почему она заговорила о женщинах? Я прослушал начало, промечтал о последнем дне рейса.
— Отчаялись на берегу найти друга жизни, или некрасивые, или просто невезучие — вот и идут в море с надеждой найти мужа среди рыбаков. Женщина ведь не может одна, ей надо о ком-то заботиться, так природой предназначено. Дети нужны ей, друг жизни нужен.