— Внизу. — Пожилая и усталая женщина показала пальцем под стопку карт.
— А Ла-Манш?
— Смотрите как следует, — недовольно хмурилась женщина. — Все на месте.
— Побережье Африки есть?
— Есть, есть. Вот оно, побережье Африки, — показала на карты женщина. — Все по списку, молодой человек.
Северное море, Па-де-Кале, Дуврские меловые скалы, Ла-Манш, Гавр, Брест... Мы пойдем теми местами, где жили и боролись герои книг, которыми я зачитывался на крыше сарая на маленькой далекой сибирской станции, мечтал вместе с ними путешествовать, сражаться на шпагах, скакать на быстроногих арабских скакунах, плыть по бурному морю... Вот и сбываются мечты детства.
Будем проходить мимо Франции, где когда-то, еще в шестнадцатом году, был мой отец — царский солдат, воевавший на стороне французов против немцев...
— Лоции Балтийского моря? — продолжал штурман Гена.
— И лоции все на месте. Что вы на самом деле! — совсем уж потеряла терпение пожилая женщина. Я никак не мог понять, что ее сердит.
— Работа уже окончена, а вы пришли. Еще бы позднее заявились.
А-а, вот оно что, оказывается!
Она посмотрела на круглые корабельные часы, висящие на стене.
— И каждый день вот так, — ворчала она. — Торопятся, кричат, а все равно отходят через неделю.
— Сегодня отойдем, — заверил штурман Гена.
— Еще послезавтра прибежишь, что-нибудь забудешь.
— Молод, горяч, — сказала вошедшая женщина. Она была молода, красива вызывающей броской красотой, что достигается косметикой и немалыми усилиями при уходе за своим лицом. Она ласково-оценивающе окинула штурмана Гену медлительным взглядом. На губах ее таилась неопределенная улыбка.
Штурман Гена враз ожил, засветился, тоже оценивающе оглядел молодую женщину, и такая же неопределенная улыбка коснулась его губ. Они сделали стойку друг на друга, почувствовав единство взглядов. Сошлись родственные души.
— Еще прибежит, — сказала пожилая женщина молодой, надевая пальто и давая этим понять, что нам пора уходить, что рабочий день в картографическом отделе окончен.
— Неплохо бы, неплохо, — произнес штурман Гена, не отводя глаз от молодой красавицы.
Мы свернули карты в рулоны, связали бечевками, взвалили на плечи. Рулоны оказались тяжелыми и скользкими. Пока дотащили до траулера, упрели. По пути штурман Гена дважды спросил бывалого матроса:
— Отойдем или нет сегодня, Дворцов?
— У нее муж рыбмастером ходит, — сказал в ответ бывалый матрос. — Сейчас на Кубе.
— М-м, — промычал штурман Гена и со вкусом пожевал полными спелыми губами...
Никак не могу уснуть.
«Катунь» кричит, и гудок этот тосклив и тревожен. И меня охватывает беспокойное чувство, такое знакомое в последнее время, так часто настигающее меня в самых неожиданных местах: в кино, в поезде, на собрании и особенно ночью, в одиночестве. Чувство неудовлетворенности. Может быть, оно и погнало в море? Чего-то стало не хватать. Видимо, жизненного накала, какой-то обжигающей струи, постепенно увяз в трясине благополучия, в мелочах жизни, в нелепой и ненужной суете. Начал просыпаться ночами с тревожным ощущением ограниченности отпущенного судьбой времени, с обнаженной ясностью понимая, что годы прошли и ничего не сделано. «Не закрывай трусливо глаза, Гордеич, — осталось не так уж и много. Лучшие годы разбазарены». Спешить, спешить, чтобы хоть что-то успеть сделать!
Бессонными ночами чувствовал, что уходит талант. Да и было-то его отпущено самую малость, самую кроху, и тот — как песок сквозь пальцы. Да и не талант это вовсе, а лишь некие литературные способности.
«И даль свободного романа я сквозь магический кристалл» совсем еще не различаю. Да и будет ли роман? Почему обязательно роман. А если просто записки рулевого?
И все же какой леший несет меня за тридевять земель, за «море-океан» не на день, не на неделю — на полгода? И не созерцателем, а простым матросом. Эксперимент? Утверждение личности? Что я — десятиклассник! Романтика простительна молодым. Не поздновато ли в моем возрасте?
Но странное дело, как только окончательно созрело решение пойти в море матросом, именно простым матросом, так ощутил я какое-то раскрепощение. Как только ступил на палубу, так отодвинулись все земные заботы и всякие недоделанные дела. Вдруг почувствовал себя, как в молодые годы, матросом, за которого думает начальство. Оно знает, куда послать, что заставить делать. Мое дело теперь — выполнять...
«Катунь» покачивается, ревет. Двигатели молчат. Стоим. Значит, туман еще не рассеялся и капитан в рубке. Неуютно сейчас там. Ветер в открытое лобовое окно. Бр-р! Усну я сегодня, нет?