— Будэт, дарагая, тэбе раковина. Будэт самая кра-сывая, пэрламутровая, — заверял грузин. — Считай, уже стоит на тваем пианине. У тебя пианина есть, дарагая?
Почему-то с берега всегда отвечали женщины. Такое впечатление, что отделы кадров и снабжения в руках прекрасной половины человечества.
После грузина по трансляции раздался хриплый и решительный голос капитана, он разговаривал с отделом кадров:
— Вы кого мне дали! Мне старший тралмастер нужен, а не гуляка. Отходить пора, а он где-то на свадьбе гуляет!
— Арсентий Иванович, — отвечал «берег» опять женским голосом, но голос на этот раз был тих, нетороплив. Чувствовалось, что говорит умудренная годами пожилая женщина. — Он тралмастер хороший, работящий. Есть, конечно, за ним слабость.
— Мне эта слабость боком выйдет, — ворчал Носач. — Мне тралы новые нужны, а он набрал старья. И глаз не кажет. Давайте другого.
— Ваш первый помощник хлопотал за него, Арсентий Иванович. Вот мы и дали Соловьева.
— С этим соловьем запоешь в море.
— Сами же просили.
— Да не просил я его у вас! — взорвался капитан.
— Арсентий Иванович, — умиротворяюще отвечал «берег». — Ну ваш Шевчук просил. Он же судовую роль заполняет. Ну нет у нас никого. Все в отпуске или в море. Берите Соловьева, Арсентий Иванович.
Потом по радиотелефону с картографическим отделом порта говорил штурман и просил карту промыслового района, что ему недодали. Ему тоже отвечала женщина с молодым певучим голосом:
— Найдем карту. Будем рады вас видеть. Сегодня в рейс или нет?
— Может, уйдем, может, нет, — ворковал штурман. — Не хотелось бы с вами вот так, на расстоянии, прощаться.
— Приходите, ждем, — зазывно говорил «берег». «Интересно все же, —думал я, —уйдем мы сегодня или нет? Еще ни одно судно, как утверждают моряки, не ушло вовремя. И мы уже третий день не можем принять швартовы. Накануне назначали последний срок: в двенадцать часов дня. Не ушли. Потом было объявлено, что уйдем в восемнадцать, дальше переиграли на двадцать. Теперь вот говорят, что, может быть, ночью отойдем. Ночью, кстати, будет уже вторник.
А по радиотелефону шли переговоры: то ругались, то просили, то грозили, то умоляли.
Как бы там ни было, а судно загружалось всем, чем нужно, и матросы из отдела кадров тоже подходили, постепенно заполняя пустоты в судовом списке. Оставалось найти неуловимого Соловьева — и команда была бы в полном составе. Говорят, что только тогда свободно вздыхают на судне и начинается нормальная жизнь, когда отходят от причала.
Прибрал каюту, еще раз внимательно осмотрел ее. Ничего —уютная и красивая. Интересно, что я запою месяцев так через пять, какой тогда она мне покажется?
Открылась дверь. Без стука. Я подумал— опять вернулись энергичные дамочки. Может, ценность моей жизни возросла за это время. Нет, на пороге стоял Андрей Ивонтьев. Ни слова не говоря, отодвинул шторку моей койки, заглянул туда, спросил:
— Пушкин где?
— Какой Пушкин?
— Саня Пушкин.
— В Москве на площади, — попытался я сострить.
— Я про моториста спрашиваю, —пояснил Андрей.
— Нету Сани, — развел я руками. — Не знаю где.
— Извините. — Придерживаясь за косяк, он шагнул из каюты.
Значит, это я за Пушкиным столько добра выволок? Ну, Саня, не ожидал!
По трансляции объявили:
— Всем немедленно получить у боцмана спасательные жилеты! Всем получить у боцмана спасательные жилеты. Немедленно!
Что, уже тонем? Пошел получать.
Каптерка боцмана оказалась по моему же правому борту, под трапом. Оранжевые спасательные жилеты были свалены в кучу на банки с краской и железные коробки с кинолентами. У дверей толклись матросы. Боцман, задерганный, упревший от всех бесчисленных боцманских забот, совал жилеты в руки матросов и каждому велел расписываться в инвентарном журнале. Когда подошла моя очередь, кто-то крикнул сверху:
— Боцман, срочно к капитану!
Боцман сунул мне в руки журнал:
— Побудь за меня! Записывай фамилию, и пусть каждый расписывается за жилет. Журнал потом мне!
И взбежал по трапу.
Неожиданно я стал начальником. Матросы брали жилеты, расписывались.
— Боцман! — крикнули мне сверху. — Кончай раздачу! Иди шлюпку правого борта проверять! Старпом приказал.
Не успел я ответить, что никакой я не боцман, как кто-то невидимый крикнул:
— Боцман, где брезент с носового трюма? Второй штурман спрашивает.
— У меня свистка на жилете нету, — заявил какой-то матрос. — Не буду расписываться, потом шкуру за него сдерешь.