— Привыкаете?
— Привыкаю.
— А где боцман, где у него взять жилет? — задал вопрос Автандил, заметив, что мы все в спасательных жилетах.
— Вот боцман, — показал на меня Мишель де Бре.
— Нет, я был врио, — пояснил я. — Боцман где-то наверху.
Погас свет, и по трансляции объявили, что в правом борту пробоина и что авральная группа во главе с боцманом должна заделать эту пробоину пластырем. Мы посмеивались. Нас это не касалось. Нам стой и жди, когда включат свет. Глаза уже привыкли к полумраку: сверху, с трапа, в коридор проникал дневной свет.
По трапу спустился старший механик. Наткнулся на Мишеля де Бре.
— Что вы тут торчите? — недовольно спросил «дед», еще молодой и сухощавый мужчина.
— По тревоге стоим, —ответил Мишель де Бре.
— А почему темно?
— Тонем, — снисходительно пояснил Мишель де Бре. — Видите ль — в правом борту пробоина.
— Настроение бодрое, идем ко дну, — сказал Дворцов.
— Делать нечего!—озлился стармех. — Работать надо, а они в игрушки играют.
Врубили свет. И тут же объявили шлюпочную тревогу. Я побежал к шлюпке номер 2. Она на шлюпочной палубе, по левому борту. Почему туда приписан, не знаю. Живу по правому борту, мне быстрее, если действительно будет настоящая тревога, если и вправду запахнет жареным, добежать к шлюпке на правом борту, чем на левом. Может, есть какие-то высшие соображения, чего я не понимаю, но логика подсказывает, что так было бы целесообразнее.
Столпились у шлюпки. Прибежал старпом Тин Тиныч, начал проверять знания.
— Ваши обязанности? — спросил меня.
— Действовать по указанию командира шлюпки, — бодро ответил я.
У меня обязанности при всех тревогах самые простые— делать то, что прикажут. Правда, кто командир шлюпки, я не знал.
— Раз «действовать» — то отойдите в сторону, — приказал мне старпом.
Я отошел и, чтобы не мешать, стоял, облокотясь на леер, и наблюдал, как боцман и старпом тщетно пытались спустить шлюпку за борт. Что-то заело — и шлюпка ни с места.
— Механиков надо, туды их растуды! — кричал боцман, красный от натуги. — Тут все заржавело!
Тин Тиныч убежал, а боцман и еще два матроса продолжали потеть над стопором, пытаясь сдвинуть шлюпку. Снизу, с палубы, кто-то крикнул:
— Кончай обедню!
А из рубки за стеклом махал руками старпом, мол, точно, кончай. Радио почему-то молчало. То орало целый день, то заткнулось.
— Отбой, что ль? — переспросил вспотевший боцман. — Почему команды нету!
И именно в этот момент шлюпка сама сорвалась со стопоров и закачалась на шлюпбалках. Боцман и матросы, поминая родителей и бога, кинулись закреплять ее.
Из рубки доносился голос капитана, он распекал радистов за то, что отказало радио. Самого его было слышно без трансляции.
Я пошел к себе в каюту. Только снял жилет, как дверь распахнулась и на пороге возникли две энергичные дамочки. Они смотрели на меня, я на них. Немая сцена из «Ревизора».
— Этот охвачен, — констатировала факт дама в парике и закрыла дверь. Как мне показалось — в сердцах.
Я пошел искать боцмана, чтобы отдать ему журнал и получить спецодежду. Получил телогрейку, ватные штаны, сапоги, шапку, свитер из толстой грубой шерсти, портянки, рукавицы. Свитер был такой же, какой получал я в молодости, в бытность военным водолазом. Даже растрогался слегка, памятно защемило сердце.
— Шорты, панаму и босоножки получите потом, когда в тропики пойдем, — сказал боцман.
— А сейчас куда?
— Сейчас на экватор, — усмехнулся. — Без ватника там какая работа!
Я прикусил язык. И чего задал глупый вопрос? Ясно же, что — на Север, раз теплое белье получил.
Боцман, молодой еще парень, курчавый — кольцо в кольцо, с насмешливым любопытством смотрел на меня.
— Говорят, вы — журналист? Писать для газеты будете?
— Буду. Напишу вот, как вы шлюпку не могли спустить, — отомстил я ему за «экватор».
— Это механики, черти, — смутился он. — У меня-то все в порядке содержится. — Но, видимо, мысль, что я и впрямь могу написать о нем не очень лестное, беспокоила его, и он спросил:—А в какую газету писать-то будете?
— Ни в какую. Для себя просто.
— А-а, для себя, — обрадовался боцман. — Для себя что хотите, то и пишите.
Боцман совсем не похож на классического боцмана. Он интеллигентен, образован (позднее я узнаю, что кроме мореходки у него еще и высшее юридическое), и это меня удивляет, потому что я воспитан на литературных штампах, у меня в сознании отпечатался стандартный образ боцмана: бычья шея, хриплый рык, синяя татуировка на руках и груди, задубелое лицо со шрамом, сплошной мат, трубка в зубах... А тут ничего этого нет. Лицо, правда, обветренное, и глаза смелые, много повидавшие и все время таят усмешку. Мне кажется, они видят меня насквозь: мою неуверенность, мою бестолковость — и оттого вприщур следят за мной.