Капитан опять у фишлупы. Внимательно следит за показаниями самописца. Мы забегаем в точку отдачи трала. Вместе с нами забегают «Мамин-Сибиряк» и «Сапфир».
— Пристроились, — ворчит штурман Гена и недовольно косит глазом на траулеры, идущие параллельно нам.
— Не жадничай, — говорит Носач, не отрывая взгляда от самописца.
— Да я что... я так, — кисло откликается штурман Гена. — Обидно. Жену отдай дяде, а сам иди.
Носач вдруг весело усмехается, поднимает глаза от фишлупы и добродушно говорит:
— Скажи, как тебя заело! Жену вспомнил. Похаживаешь от жены-то, нет?
— Я?!—оторопело спрашивает штурман Гена.
— Ты, конечно. Я, что ль. Мне уж поздно.
Штурман Гена, ошарашенный таким оборотом, не знает что отвечать, а капитан смеется и утвердительно говорит:
— Похаживаешь, по глазам вижу. Да и парень ты красивый. Женщины таких любят.
— Живой же я, не мертвый, — не то подтверждает догадку капитана штурман Гена, не то хочет оправдаться.
— А раз живой — не жадничай, — опять поворачивает разговор капитан. — Объявляй точку отдачи.
И штурман Гена недовольным голосом объявляет по радиотелефону, где надо отдавать трал.
Вахта моя окончена. Я передаю руль начпроду Егорычу. Теперь, когда начался промысел, на руле стоим втроем: Егорыч, боцман и я. По шесть часов, сменяя друг друга. Остальные матросы заняты в рыбцехе и на палубе.
Сижу в каюте, рассматриваю свои ноги. Опухли за вахту, налились кровью, горят. Показать врачу или нет? Не показать — как бы хуже не стало, показать — как бы за неженку не приняли. Всего четверо суток в море — и вот на тебе!
Ложусь на диванчик, задираю ноги, упираясь ими в переборку. Умостившись в такой позе, думаю: нет, к врачу не пойду. Что скажет команда, только вышли в море — и уже жалуюсь на здоровье. И так дармоедом считают, а тут еще и дохлый! Сразу найдутся недовольные, да еще будут обвинять капитана, что посадил им на шею иждивенца. Делить-то заработок будут по паям, то есть поровну. Это главное. И матросы бдительно следят, кто как работает. Тут не сачканешь! Каждый у всех на виду. А работы теперь, когда началась рыбалка, конечно, хватает. Двадцатый век, научно-техническая революция, судно забито всякими механизмами, но поговорка «бери больше, тащи дальше» не изжила себя, особенно на палубе, с тралом, с тросами.
Вспоминаю, как на вахте разговаривал с лебедчиком: глядя на рулевой автомат, я сказал, что скоро все на кнопках будет — вот уже и знаменитый штурвал, много веков служивший верой и правдой моряку, заменили маленьким штурвальчиком — мизинцем можно повернуть. «Ага, — согласился Володя. —Нажал кнопку — и спина мокрая». И кивнул на палубу, где матросы-добытчики тащили толстенный и тяжеленный трос — ваер. Тащили, как бурлаки, наклонившись вперед чуть не до палубы.
Лебедчик Володя крепкий, плотный, русоволосый, усы светлые, глаза серые и всегда улыбается. Он десять лет уже в море, обошел вокруг света (раньше перегонял суда). Ходит с финкой на боку, осталась привычка с тех пор, как добытчиком работал на палубе с тралом, где всякое может случиться и нож необходим матросу, чтобы освободить себя, если запутается в дели. Теперь он лебедчик. Мне нравятся его открытый характер и веселость. Он мне уже порассказал всяких морских историй.
В судовой библиотеке я взял «Госпожу Бовари». Читал давно, ничего уже не помню. Помню — жена изменила мужу, да еще слова Флобера: «Эмма — это я». И вот сейчас, задрав ноги, листаю роман. Посмотрим, что это за Эмма. И вдруг ловлю себя на мысли: какая странная ситуация — за бортом океан, тралим рыбу, лежу, задрав ноги, и вдруг эта госпожа Бовари. Почему я здесь, с этой госпожой? Вот уж действительно нарочно не придумаешь!
А ногам все же легче. Опухоль спадает.
Через три часа пошел смотреть второй трал. Попалась какая-то красная и почти круглая, как небольшой диск, рыба. Названия ее никто не знает, но прозвище прилепили сразу же — «доллары». Вылили эти «доллары» на палубу, возле чанов. Носач ругается на добытчиков: «Как навоз в колхозе навалили! Старпом куда смотрит?» Тин Тиныч смущенно улыбается, молчит, ничего не объясняет, не оправдывается. Вытащили всего тонн пять. Оказывается, это мало, это — не улов, это — смех. А я-то думал, вот это поймали — пять тонн! Шутка ли!
— На этих «долларах» мы ничего не заработаем, — скучно обронил штурман Гена. — Скумбрию надо ловить. Рыба дорогая. И вал будет, и заработок. А потом бы на луфаря!