— «Аметист» — «Ай-Петри»! Прием.
Молчание.
— «Аметист» — «Ай-Петри»! Сколько подняли? Прием.
— Ушел в глубокое подполье, — высказывает кто-то догадку.
— Тоня, ты слышишь меня? Прием.
— Слышу, — недовольно отвечает Тоня.
— Тоня, ты извини меня. Прием.
— Да ты не волнуйся, — говорит невидимая Тоня. — Чего ты волнуешься?
— Весь флот волнуется, — вставляет кто-то.
— Кто там опять говорит! — начальственный голос набирает высоту.
— Все говорят, — дерзят в ответ.
На промысле все на виду, все на слуху. Сейчас весь флот слушает диалог мужчины и женщины, все понимают: происходит серьезное. Кто они? Муж и жена? Влюбленные? Жених и невеста?
— Вот так вот выйдут на разных судах, только по радио и говорят, — вздыхает Ованес. — Вроде и вместе, в море, а на самом деле совсем раздельно.
— Ей-то что! — опять почему-то зло говорит штурман Гена. — А он всухомятку живет.
— Чего ты на нее окрысился? — спрашивает Ованес. — К ней там пристают. Тоже — не мед. Может, она его любит.
— Любит, — иронически усмехается штурман Гена.--Любила бы — так не разговаривала бы. Выйдут в море, а из-за них тут свара начинается. Хуже нет, когда баба на судне.
— Это верно, — соглашается Ованес. — Лучше уж без них,
— Был бы я высокое начальство, я бы категорически запретил брать женщин в море. На военных вон кораблях их нету, — говорит штурман Гена, — и ничего, обходятся.
— Да и не женское это дело — море, — встревает в разговор Володя Днепровский. — И для здоровья плохо, и для семьи, и вообще...
— В море мужчины должны ходить, — поддерживает его Ованес. — Это ты прав.
— Я вот на Охотском море плавал, — вспоминает штурман Гена. — Там краболовы есть. Базы. Женщин на них человек четыреста, если не соврать. Консервы прямо в море делают. А мужчин там—только штурманская служба да механики, ну еще боцманская команда. Сначала какой дурак обрадуется, а потом сидит и ни мур-мур. Первые помощники за один рейс седыми становятся — попробуй-ка удержи в руках такую ораву. Бабы молодые, в соку. А сколько семейных разладов! Жены же знают, на каком судне муж пошел. Нет, страшное дело — женщина в море!
— Плоть — она ведь приказу начальства не подчиняется, — задумчиво произносит Ованес. — Она свое требует.
— Каких только приказов не издавалось по этим краболовам!— говорит штурман Гена. — Я говорю, первые помощники за один рейс седыми становились. Нашему Шевчуку такое и не снилось.
В рации раздается задорный свист.
Это француз. Сейчас они начнут переговариваться, а предварительно свистят. Иногда даже можно понять по интонации свиста, что именно говорят. Один свистит требовательно, вроде бы говорит: «Ты где там пропал, отвечай!» А в ответ спокойный свист, вроде: «Ну чего кричишь, здесь я». И начинается веселая и беззаботная чисто французская перепалка. И хотя языка никто из нас не знает, все же кажется, что мы присутствуем при жизнерадостной и слегка фривольной беседе молодых французов. Кажется, что оба они молоды. Впрочем, здесь, видимо, ошибки нет. На море в основном молодые.
— «Слава», «Слава», ответьте «Керченскому рыбаку»! — требует кто-то из наших.
— Слушаю вас внимательно, — отвечает «Черноморская слава».
— Нам нужна тара. Целлофановые мешки для экспорта и финская тара. Две тысячи штук.
В ответ молчание.
— Так дадите, нет? «Слава»?
— Подходите, дадим.
— Вот спасибо!
— Ахтунг, ахтунг! — снова о чем-то предупреждает немец.
— «Катунь» — «Волопасу».
— «Катунь» слушает, — отвечает штурман Гена.
— Позовите Васю, — просит молодой голос.
— Какого еще Васю? — сердито спрашивает штурман Гена.
— Васю, трюмного.
— Фамилия как его?
— Мартов.
— Вызывайте завтра. Он спит после вахты.
— Товарищи капитаны и начальники радиостанций, — раздается повелительный голос, — делаю самое строгое замечание. Наладьте у себя порядок на радиостанциях. Ведутся совершенно посторонние разговоры на рабочей волне.
На минуту в эфире наступает затишье, потом снова кто-то интересуется:
— А где болгары работают?
— На двадцать втором градусе, — откликается сведущий.
— Ахтунг, ахтунг!
— Опять этот немец. Чего он кричит? — спрашивает лебедчик.
— Омарные ловушки обнаружил, предупреждает своих, — отвечает штурман Гена.