Что не поделили эти два чудовища, Луфарь не ведал, но он знал, что на запах крови вот-вот появятся новые акулы, чтобы разорвать погибшего сородича, и надо побыстрее убираться с места битвы, однако покинуть свое убежище не решался — даже мертвые враги устрашали. Первой опомнилась камбала. Плоским коричневым диском пронеслась она над ковром измятой растительности, над раскрошенными во время сражения белыми кораллами, над уцелевшими звездами и скрылась в спасительном сумраке густых водорослей. Разомкнулись створки ребристой раковины гребешка, и показались крохотные, тонкие, будто реснички, щупальца, а между ними множество изумрудных точек-глаз, взблескивающих, как мелкие осколки зеленого стекла. И глаза эти замерли, оценивая обстановку. Почуяв, что опасность миновала, гребешок резко захлопнул створки, вытолкнул сильную струю воды из раковины и реактивным толчком продвинулся подальше от мертвой акулы и затихшего, будто уснувшего, осьминога. Раз за разом, прыжками гребешок продвинулся выше по отмели, ближе к солнечным лучам, где в золотисто-зеленом мареве было много мелкой пищи, в то же время выбирая место, где нет звезд — они страшны ему больше осьминога. Наконец, выбрав удобное и безопасное место, гребешок растворил раковину и стал процеживать сквозь ресницы воду, выбирая из илистой взвеси съедобные крошки. Проплыла, сверкнув червонным золотом, стая окуней. Уцелевшие звезды, как по команде, медленно двинулись со всех сторон к погибшим чудовищам.
Луфарь знал, что пройдет несколько дней и от мертвых врагов ничего не останется, даже скелета акулы — он будет раздроблен и съеден звездами. Все успокоилось над местом битвы, и каждый занялся своим делом. Луфарь наконец решился покинуть свое убежище и, проплывая мимо расщелины, где недавно еще таилось чудовище, вдруг обнаружил там множество осьминожьих яиц, гроздьями висевших на потолке грота. И в каждом таком студенисто-прозрачном шарике уже чернел крохотный осьминожек. И только теперь Луфарь понял, что это была самка осьминога, она охраняла свое беспомощное потомство и, видимо решив, что акула хочет напасть на ее гнездо, первой бросилась в атаку. Битва началась из-за ошибки, и в ней погибли оба врага. И теперь-то уж все потомство осьминога будет съедено, уничтожено другими хищниками.
Луфарь покинул место смертельного поединка и, уже успокоившись, плыл в приповерхностном слое воды, выискивая себе добычу. Иногда из коричневого грунтового ила, из зеленого мшистого покрова дна вдруг вырывались светлые воздушные пузырьки, распугивая рыбью мелочь, и устремлялись вверх. Луфарь гнался за пузырьками, ловил ртом и... ничего не ощущал. Это была странная добыча, и он давно уже понял, что ею не насытишься, но всякий раз не мог удержаться и гнался за веселыми, легко взлетающими прозрачными шариками. Здесь, на отмели, в зыбком зеленоватом мареве, все было знакомым, привычным, дышалось легко и свободно.
Однако все время надо было быть настороже. Не таким уж безопасным местом был этот многоцветный коралловый риф. Здесь каждый пожирал другого, и надо было не зевать, если хочешь выжить, и красотами любоваться было недосуг. Большую опасность, например, представляли ядовитые медузы. Маленькие, прозрачно-невесомые, они были намного меньше Луфаря, но он знал, что их прикосновение парализует, и умел отличать их от других пород медуз по черному крестику на куполе. Инстинкт самосохранения подавал сигнал тревоги, как только Луфарь замечал этот крестик на студенистом и таком безобидном и даже нежном с виду голубоватом куполе. Медуза или безвольно-мягко колыхалась вместе с течением, или, резко сокращая купол, пронзала воду, и тогда щупальца ее свивались тонкими бледными спиралями, и надо было побыстрее уступать ей дорогу.