Анастасия Колчак
Яков
Извозчик рывком остановил запыхавшихся лошадей под фонарем у ворот собора, оглянулся, посмотрел на пассажира — пожилой мужчина чесал свою бороду и пристально смотрел на часы.
— Медленно, слишком, — мужчина посмотрел на извозчика.
— Лев Соломонович, ну куда по такой темени ехать, кони в темноте не видят, так ведь и с дороги улететь можно, — оправдывался извозчик, поворачиваясь то спиной к мужчине, то спиной к лошадям.
— Ну и хрен с тобой, — устало пробормотал Лев Соломонович и убрал поблескивающие под светом фонаря часы в карман пальто.
Пожилой мужчина слез с брички, поправил котелок на голове.
— Жди здесь, — не поворачиваясь к извозчику, Лев Соломонович побрел к главному входу.
Двери собора приоткрылись, тёплый свет лёг ярко-оранжевой полосой на крыльцо. Из-за двери показалась голова, она вглядывалась в бредущего к собору Льва Соломоновича, мужчина поднял глаза на силуэт, голова спряталась за массивную дверь, сразу послышался хриплый крик давно не смазанных петель. Навстречу Льву выбежал одетый в черный балахон кистер*, придерживая болтающийся на шее крест.
— Лев Соломонович, как мы рады вас видеть, — смотритель пожал руку мужчине.
— Но сегодня мы уже не принимаем посетителей, приходите завтра.
Лев Соломонович поднял голову и посмотрел в черное небо, пронзенное храмовым шпилем.
— Жизненно необходимо помолится, за себя. Не могу откладывать.
— Прошу меня простить, от всей души простите, но мы закрыты, — смотритель сильнее сжал крест на груди.
— Неужели бог не уделит мне минутку, ради спасения моей души, — потеряно спросил мужчина. Лев Соломонович шагнул ближе к молодому смотрителю и обнял его. — Отец, я вас не задержу, прошу, дайте исповедаться, — умолял Соломонович.
Растерянный кистер разжал ладонь с крестом, ей же он утешающе похлопал мужчину по спине.
— Ну, хорошо, хорошо, можете зайти, но до полуночи вы должны уйти.
Они вошли через приоткрытую дверь храма. Внутри было тепло, типичный церковный запах оседал на камне; огромный зал, почти все место заполнено рядами стоящих друг за другом скамеек. В конце стоял алтарь уставленный множеством приглушенно горящих лампадок, за алтарем, в стену вмонтировано распятие.
Лев Соломонович шел рядом со смотрителем вдоль рядов скамей, он опустил взгляд на церковного служителя, тот сжимал крест на груди.
— Не беспокойтесь, я помолюсь и уйду, — Лев Соломонович попытался успокоить обеспокоенного кистера, — как вас зовут?
— Яков, — четко выдал смотритель.
— Не к добру в полночь молится, никто не молится, когда до Дня Святых счет на минуты идет, — встревоженно продолжал Яков, — вы Уварова знаете?
— Николая Александровича? Конечно, знаю, — Лев Соломонович кивает, — даже больше скажу, он мой давний друг, в академии вместе учились.
— Значит вы в курсе, тех слухов?
— Слухов? — Лев Соломонович хмыкнул, — слухи разные бывают, так в чем собственно дело?
— Ужасно, думать тошно. К нам епископы недели две назад приезжали, собрание у них было, потом застолье. Во время ужина зашел разговор о материальном положении церкви, один жалуется, что церквей мало, больше надо, еще лучше вдобавок иметь свою печатаную мастерскую — библию печатать в больших количествах, а другой епископ с ним в спор вступает:
— Уже построенные валятся, все никак не реставрируются, и мастерские только в убыток, все равно никто не читает…
Из темного угла зала, куда не дотягивался свет, послышался шорох. Яков встревожено оглянулся, посмотрел на прикрытую дверь, потом продолжил рассказ:
— Поднялся шум, епископы спорили, и кто-то из них о графе Уварове вспомнил, что можно ему письмо с просьбой о финансировании прислать, а взамен свою «духовную» помощь предложить, епископы не последние люди в стране, на них любое государственное устройство держится.
— Интересно…, — многозначительно протянул Лев Соломонович, — а дальше, что было?
— А дальше, самый старый из епископов, тот, что молча сидел, поморщился, сплюнул несколько раз и перекрестился. На него недоумевающе смотрят.
— Об Уварове больше ни слова! — старый епископ как с цепи сорвался.
— Это черт, самый натуральный бес! — другие епископы переглянулись, просят объяснить, в чем дело.
— Братья, — старый епископ встал с места и облокотился кулаками в стол, — граф связался с нечистой силой, балы устраивает бесовские, дворян в животных и шутов наряжает, спаивает вином, а потом оргии проводит с жертвоприношениями, — старик в потолок палец тянет, — мне это сам Боже поведал, вот как оно.