Сэнсэй даже поперхнулся. Он уставился на меня, словно ища в уголках глаз насмешку. Насмешки не было, я действительно не понимал. Возможно, что дело было в том, что я немало людей отправил на тот свет. А возможно, причина была в недавно упомянутых ударах по голове.
Норобу перевернулся на живот и показал на одну из бумажных лент. Она первая скомкалась, когда влетел Киоси.
— Что ты видишь, Тень?
— Могучий сикигами вызывается вплоть до смерти сына старшего комиссара Мацуда, — сказал я по памяти, пожав плечами.
— Нет, ты прочитай так, как возникло переплетение, — покачал головой сэнсэй.
Я пробежал глазами скомканную полосу и почувствовал, как на затылке зашевелились волосы.
Киоси так удачно наступил на бумагу, что в итоге появилась надпись:
«Вызывается могучий сикигами старшего комиссара Мацуда!»
— Вот, а твой одноклассник ещё и кровью подкрепил вызов. Так что теперь в теле Исаи находится твой заклятый враг… Хотя, если хочешь, то можешь отправиться в путешествие. Мир большой, документы тебе справим новые. Потерпеть-то нужно будет всего месяц, а потом вернешься и будет всё по-старому…
— Подожди, то есть как по-старому? А Исаи? Он же что… Он умрет?
— Всё равно он рано или поздно умрет. Не сейчас, так через семьдесят лет. Какая разница для бесконечной вселенной мгновение жизни какого-то мальчишки?
Я помотал головой.
— Нет, сэнсэй. Нужно найти выход для Исаи. Нужно спасти его в конце концов!
— Да с какого перепуга-то?
— Ну, хотя бы с такого, что он мой друг. А мы друзей в беде не бросаем! Вон он как на крик Киоси выскочил. Если бы тут нас убивали, то сразу бы вступил в бой.
Сэнсэй поджал губы, тяжело вздохнул и, неожиданно, улыбнулся:
— Тень, я от тебя другого и не ожидал. За друга всегда надо впрягаться. Ладно, мне ещё нужно порыться в записях. Я никогда не изгонял онрё, нужно основательно подготовиться.
Он вытащил из воротника иглу с каплей крови Исаи. Внимательно всмотрелся в неё, как будто она могла рассказать о секретах уничтожения выпущенного онрё.
— А я как могу помочь? — кашлянул я, когда пауза затянулась.
— А ты… — сэнсэй обвел взглядом разгромленную комнату. — А ты можешь здесь убраться. Вот не люблю я беспорядок… Всё-таки твой друг приходил, так что сам знаешь — за друга всегда надо впрягаться.
Глава 3
До вечера мы с сэнсэем успели не только вылечить друг друга, но ещё и убраться. Хотя тут надо бы уточнить, что лечились мы вместе, а убирался только я один. Сэнсэй сказал, что у него много дел и вообще — не дело оммёдзи по дому с веником бегать. Его ждали высшие сферы и низшие демоны.
Да-да, не вру, вот прямо так и сказал. Ещё и бородкой потряс для убедительности. Умеет всё-таки сэнсэй так трясти бородкой, что сразу понимаешь — придется всё делать самому. Нет, я не ворчу, я всего лишь констатирую факт и поднимаю тучу пыли, убирая осколки. Циновки с пола я уже вытащил наружу и как следует встряхнул, чтобы избавиться от застрявших мелких заноз.
Я давно уже предлагал сэнсэю закупиться небьющейся посудой. А что? Вон моим соседям из другого мира этот совет очень сильно помог. Андрей и Маринка любили друг друга страстно, по-испански. Сцены ревности у них были тоже такими, что под окнами собирались бабки «на послушать». Старушки тащились от этих сцен больше, чем от бразильско-турецких сериалов. Они выходили с семечками, орешками и бутылками воды.
Как всегда жалобно звякали тарелки, в стены ударяли чашки и стаканы, а большие салатницы совершали короткий перелет, чтобы потом коротким вскриком пожаловаться на жизненную несправедливость. После такого бурного выяснения отношений всегда следовало примирение с ритмическим стуком спинки кровати о стенку. А через час-два выходил Андрюха, виновато оглядывался по сторонам, также виновато улыбался и вываливал в мусорный контейнер белые осколки. А на следующий день затаскивал в дом новые тарелки, чашки, стаканы…
После пятого скандала я не удержался и дал совет о небьющейся посуде Андрею. Тот немного подумал и согласился. И знаете что? После нового скандала тот не вышел на улицу с мусорным пакетом. А потом скандалы начали стихать. Вот, не поверите, но они становились всё тише и тише. В основном была ругань, но не было привычного звона.