— Твою мать!!!
Времени обуваться-одеваться не было. Витек выхватил из-под кровати бейсбольную биту — копию сгоревшей в «Караван-сарае» — распахнул дверь и в одних трусах бросился вниз по лестнице.
Вот и подъездная дверь — обшарпанная, битая и драная многими поколениями своих и пришлых алкашей.
«Спокойно, Витя, спокойно, — осадил Витек свой порыв ринуться наружу сломя голову, с криками, воплями и матюгами. — Такого вот бойкого да голосистого заточкой в бочину ткнут — и поминай как звали…»
Он осторожно приоткрыл дверь и ужом скользнул в темноту.
До машины было метров пятьдесят. Луна как раз скрылась за набежавшей тучкой, и угольная чернота ночи была Витьку на руку.
Все получилось. Он прокрался эти метры, прижимаясь к стене дома, и оказался точно за широкой спиной мужика, наконец-то справившегося с дверцей.
— Порядок, — прошептал мужик напарнику, который, затаив дыхание, следил за работой товарища. — И когда, только, падла, успел сигнализацию сменить? О, он и замки на педали соорудил! Вот тебе и лох. Минут двадцать еще провозиться придется…
— Помочь, мужики? — спросил Витек.
«А-а-а-а…» — взвилась у него в голове высокая нота.
Взвилась — и пропала тут же.
Мужики обернулись. У широкого в руке блеснуло что-то длинное типа отвертки.
Но воспользоваться своим оружием он не успел. Бита с еле слышным «ш-шухх!» рассекла воздух и попала ему прямо в лоб. Он рухнул, словно мешок картошки, даже не пикнув.
Его напарник оказался проворнее. Второго акта гуманитарной помощи он ждать не стал, поинтересоваться состоянием здоровья сотоварища тоже не удосужился — только удаляющийся топот подошв от него и остался.
Гнаться за вторым угонщиком Витек не стал. Он прислонил биту к машине и прислушался.
Было тихо. Не хлопнуло нигде окно, не взвыла собака. Не было ни ветерка, ни шороха. Ни той ноты в голове, с которой обычно начиналось…
Что начиналось?
Витек пожал плечами и склонился над телом, распростертом на асфальте.
Лица ударенного было не разобрать. Витек подумал немного, потом решился и обыскал карманы пострадавшего.
Улов оказался неожиданно богатым. Зажигалка «Зиппо», пачка сигарет «Кэмэл», портмоне, какие-то ключи и… В кобуре, висящей на поясе угонщика, лежал пистолет.
«Хорошо, что я на них с гиком-визгом не кинулся, — с облегчением подумал Витек. — Лежал бы сейчас вместо этого кекса с дыркой в башке… И хорошо, что вчера хоть и пьяный в дупелину был, а к дяде Коле в автосервис не поленился заскочить».
Он щелкнул зажигалкой.
— Вот тебе… и дежавю… — медленно сказал Витек.
Это был тот самый колючеглазый клон из палатки.
Только сейчас его глаза не были колючими. Они были закрытыми, и изо рта клона не переставая — как вода из забытого крана — тонкой струйкой лилась кровь.
Луна снова выползла из-за тучи. В ее свете кровь на бледном лице переливалась черным.
Общение с Севой-Франкенштейном не прошло даром. Витек пощупал шею клона. Шея была холодной и скользкой от кожного сала. И в артериях под кожей уже не было жизни.
— Да, земляк, не рассчитал я маленько, — задумчиво сказал Витек. — Ну, считай, расквитались…
…Старую солдатскую саперную лопатку, купленную невесть когда у какого-то пьяницы на рынке, Галька брала иногда с собой на кладбище, когда ходила туда навестить могилы родителей — подравнять там чего, цветов посадить… Сейчас наличие оной оказалось как нельзя кстати.
Витек утер кровь с лица трупа, покряхтев изрядно, усадил его на пассажирское сиденье, пристегнул ремнем безопасности, сходил домой за лопаткой, оделся, спустился, завел машину и тронулся в путь.
Все это проделал он неторопливо и обстоятельно, как будто всю жизнь только тем и занимался, что перевозил на собственной машине еще теплых покойников. Вспомнилось Стасово: «И все-таки, что ты чувствовал? У всех оно по-разному. Во второй и в третий…»
— Да никак, — вслух сказал Витек.
И ведь действительно — никак. Быстро все как-то получалось, по необходимости и само собой. А насчет мук совести, про которые сестра любила говорить, насмотревшись слезливых сериалов… Витек прислушался к себе. Клеймо на плече побаливало чуток, еще кое-где на туловище места ударенные давали о себе знать. Больше ничего не мучило, не свербило и даже не чесалось.
— Ну и ладушки, — сказал Витек, выруливая на пустынное шоссе. — Умер Максим — да и хрен с ним.
Труп оказался соседом беспокойным. Он то и дело норовил привалиться к Витьку и эдак интимно пристроить свою голову ему на плечо.