- Мне очень грустно, - промолвил Софрон.
Онгонча шестая
Они медленно приближались к мятежной драге, готовые на славу и смерть и ведомые великолепным ханом Марга, который, злобно сопя, уверенно маршировал впереди войска и яростно сжимал пистолет в кобуре. Солдаты шли уже тихо, и тревожно посматривали вдаль, где возвышались изборожденные тракторными гусеницами пригорки и сверкали грязные небольшие пруды. Ылдя, нагло улыбаясь, вразвалку шел позади всех, подталкивая перед собой Жукаускаса; Софрон вытянул вперед руки и шагал, широко раскрыв глаза, твердо и уверенно ступая по дороге и напоминая своим видом какого-нибудь истинного паломника, или психотерапевта. Тюмюк в коричневой пилотке постоянно вращал головой туда-сюда, как будто выискивая опасных незаметных врагов, и иногда внезапно отрывисто шипел, словно подстегивая свой боевой дух, устремленный к драге. Солнце все еще было на небе, но сумерки уже чувствовались в безмятежной атмосфере этого обманчиво-успокоенного места. Они свернули с шоссе и пошли по пыльной дорожке; и слева от них текла затхлая речушка, в вонючей воде которой валялись какие-то доски и шины.
- Приготовимся!.. - крикнул Марга. - Идем врассыпную, тихо. Сними с предохранителя и взведи затвор!! Могут стрелять.
Все смешалось; солдаты рассредоточились по обеим сторонам дорожки и начали производить некие действия со своими автоматами; Тюмюк достал пистолет и злобно потряс им, усмехнувшись. Откуда-то появилось розовое знамя, и щуплый солдат высоко поднял его.
- Опусти, козлососина!.. - рявкнул Марга. - Они же нас обнаружат!
Солдат медленно опустил. Ылдя, радостно посмотрев вверх, достал из внутреннего кармана своей желтой куртки небольшой револьвер и взвел курок.
- А мне? - спросил Жукаускас, жалобно поглядев ему в глаза.
- Я не верю! - отрезал Ылдя. - Будешь меня закрывать. И смотри, если что не так, я тебя чик-чик.
- Но мне нужно обороняться! - убежденно возразил Софрон.
- Ничего, увертывайся. Вообще, мы будем сзади: я - как царь, а ты - как раб.
- Шагом марш... - полушепотом, но отчетливо произнес стоящий впереди Марга, и все пришло в движение. Тут же раздался скрип, ругань и шум, и оказалось, что большая розовая зенитка увязла в грязи.
- Это что еще?! - недовольно воскликнул Тюмюк, устремляясь туда.
Обескураженный офицер, ответственный за это орудие, растерянно стоял, взмахивая руками, словно дирижер, и выкрикивал отчаянные приказы, направленные на то, чтобы сдвинуть с места засасываемые жижей колеса зенитки. Шестеро солдат, напрягшись, толкали ее; седьмой стоял около них и задавал ритм возгласами <А-ах! А-ах! А-ах!>, шофер, управляющий машиной, яростно жал на газ. Разгневанный Тюмюк подбежал к офицеру, поднес свой оскалившийся рот к его лицу и выпалил:
- Ну ты, овца, куда смотришь, свинина конская! Как фамилия, гусь ослиный?!
- Уняны... - пролепетал офицер, сведя свои зрачки к переносице.
- Ты что, эвенк?!!
Все войско остановилось и смотрело на них.
- Нет, нет, что вы, это - дедушка, бабушка, пращур... Я - вилюйский, я - коренной, мерзлотный...
- Эвенк?! Как пролез, кто пропустил?! Саботируешь, псина?!
- Да я... - роняя слезу, начал офицер, но тут Тюмюк выхватил пистолет и быстро застрелил его, попав в нос. Уняны упал прямо на одного из солдат, толкающих пушку; тот резво отскочил, и Уняны мягко осел в грязь, окровавив ее.
- Вот так! - в экстазе прокричал Тюмюк. - Вы на войне, дорогие, и предателей нужно вычислять и отстреливать, как будто бы пушных зверей, или уток. Уберите его с нашего пути, и давайте же, быстрее доставайте орудие. - Он указал своим толстым коротким пальцем на коренастого солдата со смуглой кожей и сказал: - Отныне ты - командир этого отделения. Как фамилия?
- Илья Эчик! - бодро откликнулся солдат. Тюмюк заулыбался, вытер пот со лба засмарканным носовым платком и засунул пистолет в кобуру.
- Молодец, якут!.. - бросил он Эчику и быстро ушел на свое место.
- А ну, навались! - крикнул новый командир. - Убери труп! Возьмись за колесо! И-раз, и-два!
Ошарашенные солдаты немедленно выбросили куда-то в кусты тело Уняны и тут же вытолкали зенитку.
- Чего уставились!.. - вдруг раздался громогласный голос Марга. - Команды <остановиться> не было! Вперед, овцы! До вечера драга должна быть нашей!
- Уруй!.. - раздался нестройный ответ, и воины осторожно двинулись вперед.
- Ну, как вам? - тихо спросил Ылдя, стукнув Софрона кулаком в спину.
- Омерзительно, чего и говорить, - ответил Жукаускас, кинув задумчивый взгляд в сторону кустов, в которые забросили труп Уняны.
- Все правильно, но моего приказа не было. Разошелся что-то этот Тюмюк; после боя поукорочу ему руки-то. Сейчас пусть ведет войско; они его боятся и любят.
- Несчастное животное... - с сожалением пробормотал Со-фрон.
- Это кто, Тюмюк?! - расхохотавшись спросил Ефим. - Да, он - зверюга страшная... Я его нашел в следственном изоляторе, он сидел за изнасилование старика.
Тюмюк, идущий прямо перед Софроном, услышал свое имя и обернулся, презрительно посмотрев в глаза Ылдя.
- Вы что-то хотите спросить, тойон Тюмюк? - строго сказал тот.
- По-моему, это вы говорили нечто обо мне, ваше величие... И говорили какому-то странному пленнику, которого вы откуда-то знаете... Конечно, это не мое дело...
- Вот именно! - властно воскликнул Ылдя. - Выполняйте свой долг!.
- Слушаюсь... - горько усмехнувшись, проговорил Тюмюк, поклонился и отвернулся. Они пошли дальше вперед, обходя неглубокие овраги и переходя через нагромождения перерытой экскаваторами земли, почти целиком состоящей из песка. Везде были человеческие следы; кое-где валялись гильзы. Воины шли теперь медленно, осторожно, с опаской посматривая по сторонам и почти бесшумно ступая по дорожке. Идущий впереди Марга достал откуда-то бинокль, остановился и стал смотреть в него. Все замерли, выжидая, потом Марга обернулся, озабоченно проговорил: <Что-то ничего не видно...> и пошел дальше. Солдаты последовали за ним, преодолевая ужас, затопляющий их души, и вслушиваясь в каждый шорох или писк, готовые немедленно выстрелить.
Они все были похожи на ползущего по-пластунски человека, незаметно продирающегося сквозь высокую жесткую траву, чтобы выполнить свою задачу. Чувство яростной жертвенности обуревало мужественные умы этих воинов, служащих величию якутскому, словно религиозная сладость истинного приобщения к вере. Каждая частичка их существа была начеку, как будто опытный дозорный с замершим лицом. Их родная земля несла их к битве, обволакивая их сапоги своей нежной песочной или травяной пуховостью, а их небо загадочно манило их пытливые сердца, обещая победу и вечность. Восторг тихого мига ожидания был упоителен, словно трепет пьяницы, сжимающего в руке любимый стакан; радость блаженного мгновения предчувствия боя казалась необъятной, как великая музыка. Это движение было неумолимым, прекрасным и каким-то нерукотворным; здесь будто страна встала на дыбы и приготовилась к своему судьбоносному прыжку. Костер войны пылал в крови любви к Родине, отцам и Богу. Золото святых недр притаилось во мгле Отчизны, и благородное негодование вскипало в воинских душах, устремленных к нему, ибо вражеские руки посягнули на его блеск и истинную принадлежность. Родное солнце сияло над смиренными макушками героических солдат, своими действиями сотворяющих новый мир на этой почве. Воодушевленное бесстрашие читалось в их очах; праведная сила сквозила в их точных жестах; великое будущее, словно ангел, вставало перед ними, указывая высший путь. Они были чисты,будто новорожденные девочки, и красивы, как лучшие девушки. Когда они шествовали по своей славной дороге, звезды выстраивались перед ними в одну парадную шеренгу, и месяц принимал горизонтальное положение и покачивал своими рожками туда-сюда. Реки салютовали им водопадами и фонтанами сверкающих брызг; море бурлило водоворотами и звенело льдами в честь начала бессмертных боев; лошади громко фыркали, радостно ржа, и заполняли всю эту реальность целыми табунами, предрекающими победу. Подвиг ожидал каждого воина, и гибель ждала некоторых; страх ран отступал перец счастьем долга; и зарево истины вспыхивало вдали. И они шли, как пророки, несущие в себе свет;автоматы их сверкали, как древние мечи, командиры их напоминали серафимов; и духовное пламя пылало над всеми ними, как нимб.