В свободное время Семенов изучает язык эсперанто.
Накопив определенную сумму денег, Семенов, вооруженный только эсперанто, отправился путешествовать по Западной Европе. Он объехал с женой главнейшие города Европы, побывал во многих музеях и заехал на остров Капри, чтобы повидать А. М. Горького. Алексею Максимовичу понравились неистощимая энергия и разносторонние познания Семенова, и между ними завязались дружеские отношения. На протяжении двадцати четырех лет, до самой смерти Горького, Семенов посылал писателю письма с «отчетами» о своей деятельности в Якутии. А деятельность эта была весьма разносторонней. Семенов был «предпринимателем» рудников, первым наркомом финансов Якутской республики, строителем города Томмота, открывателем новых проезжих путей, просветителем и ходатаем якутского народа.
Горький написал о Семенове очерк «О единице», в котором восхищался талантливостью этого самоучки, его обаянием, бескорыстием и влюбленностью в созидательную работу. В качестве одного из штрихов характера Семенова Горький приводит в своем очерке любопытнейший эпизод, как Семенов, будучи наркомом финансов, выпускал деньги, самые оригинальные из когда-либо выпускаемых в Советском Союзе. В 1922 году, когда еще не было общесоюзных денежных знаков, Семенов взял разноцветные этикетки от винных бутылок, своей рукой написал на «мадере» — 1 р., на «кагоре» — 3 р., на «портвейне» — 10, на «хересе» — 25 р., приложил печать Наркомфина, и якуты, тунгусы очень хорошо принимали эти деньги как заработную плату и как плату за продукты…
Во время основания Томмота Семенов был членом правления треста Алданзолото. Он выдвинул свой план строительства города взамен разработанного ранее, не учитывавшего местных условий. Только благодаря его заботам в городе остался прекрасный естественный бульвар из столетних сосен и лиственниц. Жаль, что теперь в Томмоте мало кто знает об этом первом строителе города.
На город мягко опустилась ночь, усилился запах черемухи. По бульвару прогуливались парочки. Мы медленно ехали по главной улице и за городом облюбовали для ночлега местечко на берегу Алдана. Пологий, вымощенный речным булыжником берег с одной стороны плавно уходил под воду, а с другой — был обрамлен трехметровым обрывом с прилепившимися на его откосах кустами. Дальше виднелся лес и громадный темный утес. Предметы постепенно теряли очертания… Противоположный берег скрылся во мраке.
Суровый пейзаж навевал мысли о том, как трудно было добираться сюда и осваивать эти глухие места, когда здесь не было дорог. И вспомнился нам рассказ журналистки Любови Воронцовой о ее поездке на Алданские прииски в 1929 году.
«Недаром ведь говорят: Алдан — место нежилое. Правда, положение сейчас изменилось. По АЯМу ходят автомобили, уже прилетал один самолет, и будет установлен воздушный рейс Добролета. Но все же расстояния остаются расстояниями. А на время распутицы связь с миром прекращается вовсе. Триста километров почтовый транспорт шел 10 суток. Лошади вязли по брюхо в грязи. Тонули во вскрывшихся реках, на которых правление АЯМа «забыло» сделать мосты.
Памятен всем «Николкин ключ». Лед еще покрывал эту речку, но вода уже хлестала поверху, разрывая крепкий покров. Пустить лошадей — значило утопить их и почтовое имущество. Все возчики вооружились топорами и пошли рубить деревья. Рубили и сносили к ключу, мастерили помост. Когда помост был готов, стали переводить лошадей. Нет, не переводить. С гиканьем, нечеловеческими криками их увлекали лихие кучера в бешено несущуюся воду. Так, наверное, воевали дикари. Так кидались в атаку. В одном месте пришлось совсем худо. Это было перед перевалом Эвота, сумасшедшей, открытой для всех ветров сопкой. Там снег и наледи не тают почти до конца июля. Зимой олени стараются проскочить перевал поскорее, чтобы не быть сброшенными пургой под откос.
Мы ехали медленно, минуя болотистые места пути. Колеса тарахтели по наледи. Каждый возчик вел лошадь под уздцы. Как вдруг… что-то треснуло, что-то гулко стукнуло, раздался всплеск воды и… отборнейшая брань кучера Ивана.