Дорога шла на подъем — впереди Становой хребет. Мы ехали на юг, а, судя по растительности, казалось, что мы быстро приближаемся к северу. Исчезли сосны, чахлыми стали лиственницы.
Новый подъем — и остались лишь низкие кустарниковые заросли кедрового стланика, багульник, брусничник, лишайник. Из тайги попали в горную тундру. Впереди цепь гор, большинство вершин округлой формы. Это так называемые гольцы, на лысых макушках совершенно нет древесной растительности. Лишь каменные осыпи покрыты мхами и лишайниками. У вершин сохранился снег.
Дорога извивалась, казалось, мы приблизились к наивысшей точке хребта, но нет, перед нами спуск в долину реки Тимптона, а впереди видна еще гряда. На берегу реки — самый южный в Якутии поселок Нагорный. На притоках Тимптона также найдено много золота. Недалеко от Нагорного находился прииск Лебединый, через который проходил основной путь покорителей Томмотского золотого узла.
ПО СЛЕДАМ ВЕРБЛЮЖЬИХ КАРАВАНОВ
Могот
В 17 километрах южнее Нагорного, на перевале через Становой хребет, виднелся большой щит с надписью: «Амурская область, до Большого Невера 269 км», а на обратной стороне: «Якутская АССР, до Алдана 379 км». Прощай, Якутия! Несколько белесых облачков над горными хребтами подчеркивало синь неба. Кругом оголенные или поросшие невысокой растительностью холмы. По-разному освещенные солнцем, с тенями и подсветами все эти неровности, зелень и просторы были полны особого очарования и величественного безмолвия. Они завораживали, наводили на философские размышления, навевали грустные мысли о вечности природы и скоротечности человеческой жизни. Двигаться не хотелось. Лечь бы на спину и глядеть в бесконечные просторы неба.
Долго стояли молча, наслаждаясь красотами природы. Вдруг послышался отдаленный рокот. Он усилился. Наконец из-за перевала выползли клубы пыли — в нашу сторону мчался грузовик. Если пропустить его вперед, потом придется или задыхаться в пыли, или медленно ползти, так как обогнать грузовик вряд ли удастся: дорога узкая, обочины плохие, мотор у нашего салатного друга слабенький. Быстро прыгнули в машину и перед самым носом у грузовика дали газ. Тот взволнованно и возмущенно загудел, зашипел тормозами, но дело сделано — мы впереди.
Не верилось, что мы покинули пределы Якутии и находимся в Приамурье, — ландшафт все тот же. Только лес стал несколько гуще и пышнее, все чаще появлялись раскидистые, шумливые березы. Холмы и небольшие горы продолжали, как волны в море, то плавно подкидывать нас вверх, то вдруг бросать вниз.
Покрытие этой дороги тоже не менялось: что-то вроде песочка с глиной и пыль, пыль без конца. Мы люто ненавидели ее. Она отравляла прелесть нашего путешествия. С таким непочтением и пренебрежением мы, наивные люди, относились к пыли в течение нескольких тысяч километров путешествия по Якутии, Амурской области и Забайкалью. И, только попав в Западную Сибирь, где дожди превратили дороги в грязное месиво, мы осознали свое заблуждение и стали вспоминать о пыли с нежностью, ждали и звали ее, как самую дорогую, покинутую по недоразумению любимую, и даже пытались сочинять оды в честь нее!
У подножия горы очередная будка со странным названием Могот, а вокруг нее наконец сугубо местная достопримечательность — олени. И не два-три, как нам встречались раньше, а большое стадо во главе с пастухом. На спинах этих изящных и сильных животных горы поклажи: мешки, тюки, ведра. Олени еще остаются во многих случаях незаменимым средством для перевозки грузов геологоразведочных партий и экспедиций в глухие таежные места.
Слово «могот» и его происхождение, вероятно, для нас и остались бы загадкой, если бы уже после возвращения Кирилла в Якутск он не услышал от старожилов следующую историю.
Начиная с 1925 года до окончания строительства АЯМа значительную часть грузов для Алданских приисков доставляли на верблюдах. Верблюды выносливы, и в таежных условиях корабли пустыни были в те времена и кораблями тайги. Караваны верблюдов доходили даже до Якутска. Как верблюды выдерживали якутские морозы, приходится только удивляться. Говорят, что много их гибло в пути, по все же караваны добирались до места назначения.
На месте будки Могот, перед крутым подъемом на Становой хребет, погонщики верблюдов обычно устраивали привал. Однажды в одном из караванов заболело несколько верблюдов, и их оставили на привале. С ними остался погонщик — пожилой человек с раскосыми глазами и жиденькой бородкой. По-русски говорил он плохо и имел привычку повторять «майн гот», что в его устах звучало как «магот». Он даже не знал, что это значит, и на расспросы отвечал, что так говорил хозяин, которого он когда-то возил на верблюдах по Средней Азии еще до революции. Погонщика прозвали моготом, а вскоре то место, где он выхаживал верблюдов, стали называть так же.