«Я согласная!»
«Ну, тогда идем со мной, до моего дома семь верст!»
«Ладно... Только греха не будет?»
«Как перед богом!»
Ну, приехали к ему в избу... А он, знаешь, на все руки мастер.
«Ну,— говорит ей,— сестра, ложись. Да не так — спиной кверху!..»
Ладно.
Заворачивает подол. Повозился он над ней.
«Ой, чего-то щекотно!»
«Молчи, молчи, дура!»
«Ой, чего-то сыро стало!» — это монашка скулит.
А он ей:
«Молчи, молчи; дура!..»
Поработал и говорит ей:.
«Вставай, обсыхай!»
Встала она. Обсохла. Рясой взмахнула и пошла... Пришла к себе в обитель...
«Ну, думает, поможет ли мне, или этот возчик надо мной насмешку строил?»
Утром берут ее, сердечную, под руки, ведут во двор. А середь двора лавочка приготовлена, и около лавочки другие молодые и старые, монашенки и послушницы стоят. В руках свежие розги держат. Тут грешница пуще прежнего залилась слезами.
Эх, напрасно на новый грех пошла, с чужим мужиком говорила, все равно не помогло!
Только самой себя стало жальче и на душе плачевнее...
Подвели к лавочке. Встала она на колени и помолилась... Все округ стоят, зыркают и тоже молятся... Ну, чему быть, того не миновать. Ложится она на лавочку... Сестры-послушницы подол ей подняли, на спину заворотили. Но как только они это сделали, сразу же на колени пали и в один голос закричали:
«Свят! Свят! Свят!»
И стали целовать ей зад, прикладываться то есть. А та ни жива ни мертва, ничего не понимает.
Эх, ладила баба в Ладогу, а попала в Тихвин!
Тут все на колени пали, молитву благодарственную запели. «Свят! Свят!»
На заду-то был явлен лик святого Николая, чудотворца Мирликийского. Петр Петрович его славной клеевой краской намалевал. Ну, а монашкам это неизвестно, думают: сам святой на защиту невинной отроковицы предстал.
Ну, а если б они так и не думали и все выпытали, все равно нельзя розгами по святому лику хлестать, потому святотатство. Так она в святых все время и ходила. Пока Красная Армия монастыри не порушила.
Сказка вся, поцелуй гуся!
— Нет, не вся,— деловито сказала Марья.
Увлеченные течением рассказа, мы и не заметили, как она вошла в горницу.
— Нет, не вся. Когда началась у нас коллективизация, эта самая монашка ходила по деревням и старух смущала:
«Не ходите в колхозы, в артели! Там старухам не будут чай давать!»
«Как так не будет чая? Не хотим, да и только!»
Пришлось немало поработать. Да, на наше счастье, во время такой беседы, когда она старух агитировала, подоспел Петр Петрович.
«А, говорит, святая!» — признал ее.
Ну, всю эту историю и выложил... Так она с позором бежала. Со смеха мои бабы чуть не подавились... После этого она к нам и не заявлялась.
— Напрасно мне тогда не заявили,— сказал Рыков.— Поработала бы она лучше на канале, чем языком махать.
КАНАДСКИЙ БАНК
С Федором мы легко договорились по главному, интересовавшему Вильби делу. Ударили по рукам.
— Ты думаешь, легко победить в этом соревнований, что с такой охотой соглашаешься? — спросил я Федора.
— А мне терять на этом деле не приходится. Победа моя — отлично. Проиграю — тоже неплохо, лучше научусь... Хорошее занимать — почему же нет, за милую душу! От проигрыша я Советской властью застрахован.
Вильби засмеялся.
— Так-так, правильно, товарищ, камрад, нам о черном дне думать не надо. Здесь не та земля... А на другой земле, как ни думай, все равно не поможешь. В мой леспромхоз приехали иностранные лесорубы... Финны из Канады. Работать. По нашему совету они сложились, кто сколько фунтов или долларов имел, и купили производственные инструменты. Сюда привезли, мы у них здесь этот инструмент и купили. Люди не в убытке остались... Живут люди как люди — работают неплохо. Но среди них один разгуливает индейским петухом.
«Я, говорит, умнее вас всех. Если вам здесь не понравится, как вы обратно уедете? Валюты у вас нет».
«Да мы обратно и не собираемся».
«А если захотите обратно? Нет, я определенно умнее вас, легковерных. Вы на все свои деньги инструменты купили, а я три тысячи скопленных долларов в банк положил, из расчета трех годовых. У меня и валюта есть. Да еще и процент растет...»
С таким разве станешь спорить! Даже и разговаривать не хочется.
Приезжаю через два месяца я на этот пункт снова. Вижу— другая картина. Шум, грохот... Громадная толпа идет...
Вгляделся — вижу индейского петуха ведут.
Бледный такой, обрывок веревки на шее болтается.