Уроки прошли в общем неплохо. Домашнее задание по арифметике у него на этот раз оказалось выполненным на четверку, по естествознанию учительница хотела было спросить Даню, но, увидев завязанное горло, посадила на место и посоветовала полоскание из сушеной ромашки. Что касается рисования, то Даня получил очередную пятерку в журнале, дневнике и в своем альбоме, нарисовав военного человека в тяжелых сапогах и с рюкзаком за спиной, шагающего по маленьким горам, утыканным елками. Учительница сразу поняла, что на самом деле горы очень большие, но они такими видятся потому, что составляют фон, а на первом плане изображен человек. Все это называется видовой перспективой, которую Даня умеет представлять, поэтому она ставит ему заслуженную отличную оценку.
Правда, на переменах Даня пережил немало неприятных минут, особенно на первой. Едва прозвенел звонок, как к нему кинулся Родька Ляхновский с приятелями, они стали тормошить его и засыпать вопросами: что за офицер был на крыльце, ракетчик он или связист, как его зовут, не родственник ли Дане и вообще почему он здесь оказался? Даня лишь растерянно мычал, потом как-то неожиданно для себя невнятно захрипел и вдруг сообразил, что именно в этом и состоит спасение: страдальчески морщась и тыча пальцем в бинт на шее, Даня так расхрипелся, что даже Родька посочувствовал и, махнув рукой, отступился.
На других переменах было уже легче: Даня удалялся в буфет, и ему как больному буфетчица выдавала без очереди стакан горячего чая с лимоном.
Неприятность все-таки подстерегла Даню. Как раз тогда, когда прозвенел последний звонок и Даня облегченно вздохнул. Но самое трудное только начиналось!
Едва учительница вышла в дверь, как в классе появилась пионервожатая Соня Лидкина, усадила всех на места, деловито оглядела ребят.
— Четвертый отряд! Ваш девиз!
Ребятам свой девиз нравился: он был, пожалуй, лучшим в дружине, поэтому после глубокого вдоха класс проскандировал:
— Молодцы, — сказала Соня и, обернувшись к доске, взяла мел и написала крупно, размашисто: «Вним! Летуч. сбор!» А сбоку, не отрывая мела от доски, одним росчерком нарисовала пятиконечную звездочку. Это означало, что сейчас будет решаться вопрос, который, судя по звездочке, связан с игрой «Зарница».
— Молодцы, да не совсем. Почему? Потому что свой девиз выполняете плохо. Плохо ищете.
Вожатая прошлась вдоль доски, поскрипывая новыми красными туфлями. При этом она насмешливо улыбалась. Все недоуменно переглядывались: в самом деле, кого это они не нашли и о чем, собственно, идет речь?
— Не понимаете? Ну так я вам разъясню. Через три дня наша дружина проводит итоговое сражение в «Зарнице». И вы, конечно, знаете, что для руководства игрой нам нужен военный специалист, кадровый офицер?
— Знаем! — ответили ей хором.
— Вот видите! — укоризненно сказала Соня. — А ведь такой человек приехал сейчас в отпуск. Это отец одного нашего пионера. Мне сказал Викентий Андреевич.
Тут началось такое, что Соня едва справилась с классом. Потом, обращаясь к Дане, сказала:
— Елисеев, встань!
Даня пытался подняться, но ноги дрожали и не разгибались в коленках. Он выпрямился, когда сзади его ткнули авторучкой между лопаток.
— Даня, почему же ты молчишь?
В ответ Даня промычал нечленораздельное, из горла его вырвался не то чтобы хрип, а настоящее бульканье.
— У него болит горло, Софья Борисовна, — сказал Родька Ляхновский. — У человека ангина, понимаете?
— Ах ангина… — Соня сочувственно покачала головой. — Ну что ж, и все-таки я думаю, что наше задание он сможет выполнить. А в помощь Елисееву мы выделим еще нескольких ребят.
— Не надо, не надо! — в отчаянии прохрипел Даня. — Я сам справлюсь.
Даня шел долго. Сначала за ним увязались Родька и Генчик — Малявка, но потом отстали, свернув в переулок. А Даня все шел и шел. Миновал сквер, потом Курортный бульвар и свернул на набережную. Он шел так, чтобы солнце все время светило прямо в глаза. От этого лица встречных людей казались желтыми пятнами — Даня не хотел сейчас никого видеть.
Даня не заметил, как очутился в Крабьей бухте среди серо-зеленых треугольных зубьев старого волнолома. Он сел на один из них, положил рядом портфель и стал смотреть на море, на золотистые блики, прыгающие по гребешкам мелкой зыби. Море глухо и редко било волной в замшелые камни, будто вздыхало горестно, не решаясь рассказать про неведомого обидчика.