— Так будет кто-нибудь? — Лиз сковырнула пивную пробку.
— Я с тобой выпью, — ответил Майк.
У остальных уже были стаканы с вином; они отказались.
Поставив чашку с пивом рядом на пол, Майк расстегнул молнию на спальнике, превратив его в подобие стеганого пончо, и нацепил на плечи.
— Я-то думал, в пещерах тепло, — поежился он.
Джефф задумался.
— Здесь тепло по сравнению с морозильником, — наконец изрек он. — К тому же это не пещера. Это подвал. А пещеры бывают теплыми, потому что там есть шкуры животных и прочая ерунда.
Фрэнки достала перочинный нож.
— Займусь наскальной живописью, — объявила она.
— Не утруждайся. Лучше напиши наши имена, — подсказал Джефф. — Класс Ямы.
— Оригинально, — одобрила Алекс.
— Вдруг кто-нибудь когда-нибудь сюда забредет.
— Сюда никто не заходит, — махнула рукой Фрэнки. — Здесь полно таких ветхих бесполезных углов.
— Если есть что-то ветхое и совершенно бесполезное, готова поспорить, это находится в Нашей Любимой Школе, — скривилась Алекс.
— Джулиан, забыл его фамилию, как-то пошел в душ за четвертым корпусом и вернулся только через три года.
— Он не пострадал? — В притворном ужасе Джефф выпучил глаза.
— Зато отмылся как следует, — засмеялся Майк. — Но правда, большинство наших учителей — ветхие и бесполезные развалины. Мне иногда кажется, что некоторые из них уже умерли.
— Как, и никто этого не заметил?
— Нет.
— Тогда понятно, почему мне поставили хорошую оценку по истории, — просияла Фрэнки.
— Живая история, — проговорил Майк.
— Что?
— Наша Любимая Школа. Это живая история. Нечто, оставшееся с позапрошлого века. И учителя тоже живые ископаемые. И мы, потому что мы — часть всего этого.
— О боже, я — часть истории, — восхитилась Фрэнки. — Мне это нравится. Пожалуй, напишу об этом в следующем сочинении.
— Скоро сможешь забыть о своих сочинениях и прочей ерунде, — сказал Джефф.
— Разве вы не собираетесь повторять уроки, как послушные дети? — строго спросила Фрэнки и сама же ответила: — Я уж точно не собираюсь!
— Чтобы повторять, нужно сначала что-то выучить, — начал рассуждать Майк. — Значит, мне повторять нечего. Я же ничего не знаю.
— Ага, это называется «лихорадочное обучение», — сказала Алекс.
— Бред, Майки, — отмахнулся Джефф. — За три недели до экзамена начинаешь зубрить и выучиваешь все, что нужно.
Майк пожал плечами.
— Налей мне еще, — Фрэнки протянула свой стакан. Бутылка кьянти в соломенной оплетке пошла по кругу. После некоторых колебаний Лиз откупорила вторую бутылку пива для себя и еще одну передала Майку. Пиво было крепкое, с металлическим привкусом.
— Почему ты пьешь пиво? — спросил Джефф.
— Мне кажется, нельзя говорить, будто мы живем в позапрошлом веке, только потому, что ходим в эту школу, — заметила Алекс. — Ведь мы согласны, что здесь все нужно модернизировать. Только учителя против.
— Хочешь сказать, что я все же не живое ископаемое? — разочарованно протянула Фрэнки.
Лиз вертела в руках коричневую пивную бутылку.
— Я уже вам говорила: мне это нравится, — сказала она. — Заставляет задуматься о... разных вещах, вспомнить прошлое. Понимаете?
— Далекие воспоминания о давно прошедшей юности, что ли? — сострил Джефф.
— Что-то вроде этого.
— Мне кьянти навевает только одно воспоминание: как я спотыкалась о машины на парковке в Италии, — заявила Фрэнки.
— Фрэнки, когда это ты была в Италии? — поинтересовалась Алекс.
— На Рождество. Там очень мило, между прочим. И очень дешевое спиртное.
— Жаль, что мы так редко ездим за границу, — сказал Майк. — Мы вообще никуда не ездим. Я бы хотел побывать в Италии.
— А наша семья уже давно перестала собираться на каникулы, — вздохнула Алекс. — Нет такого времени, чтобы мы все могли освободиться одновременно.
— Большинство людей пьют не чтобы вспомнить, — заметил Джефф. — А чтобы забыть.
— Большинство людей пьют, чтобы напиться, — отрезала Фрэнки.
— Сомневаюсь, что это правда, — сказал Майк.
— Правда.
— Может, некоторые пьют, потому что им нравится вкус спиртного, — предположила Алекс.
— Если бы это было так, все бы пили только черносмородиновый сок, — ответил Джефф.
— И в твоей руке не было бы стакана кислющего кьянти, — торжествующе добавила Фрэнки.
Алекс скорчила гримасу.
— Туше. Но от расслабленности до опьянения долгая дорожка.
— И где ты сейчас?
Она улыбнулась.
— Сейчас я расслаблена, Джефф. Всего-то.
— Расслабленность — это хорошо. Было бы пиво похолоднее, — сказал Майк.
— Ты же только что жаловался, что тебе холодно, — заметила Алекс.
— Это другое.
Скажу сразу: когда мы отправлялись в Яму, мы не подозревали, что за человек Мартин — так же, как не знали, что за люди мы сами. Но наше ошибочное представление о Мартине повлияло на нас не больше, чем все остальные ошибочные представления в нашей жизни.
В век психиатрии каждому известно, что гений и безумие — почти взаимозаменяемые понятия. Но мне кажется, что это утверждение подразумевает, будто одно обязательно тянет за собой другое. И об этом позже мы тоже старались не думать.
Вероятно, наука так и не придумала слово, которым можно было бы охарактеризовать Мартина; это еще одна из причин, почему эти слова, этот рассказ о нем и о нас, должны быть написаны. Где бы Мартин ни был сейчас, эта история продолжается. И хотя в глубине души мне любопытно, хотя мне хочется последовать за нитью истории к ее развязке, рациональная часть моего сознания понимает одно: Мартина больше нет, и нет причин бояться.