Ямани все это чуждо.
Он сидит спокойно и не сводит с вас глаз и непрерывно перебирает свои четки, заставляя вас гадать, что у него теперь на уме.
Он сидит спокойно и смотрит на вас, как игрок в покер, никогда не дающий заглянуть в свои карты.
Он говорит медленно, выбирая слова, — привычка человека, который знает, что любая его фраза может стать заголовком на первой полосе газеты.
О чем бы ни шел разговор, Ямани находит способ перевести его на собеседника.
И никогда не отводит карт от своей груди. Даже тогда, когда это кажется странным.
Подчас он просто обрывает беседу, чтобы не говорить банальностей.
«Надолго ли вы сюда в этот раз?» — «Трудно сказать». — «Останетесь до вторника?» — «Не исключено». — «Куда отправитесь потом?» — «Зависит от целого ряда обстоятельств — я дам вам об этом знать несколько позже».
Что касается этой недели, то в пятницу он собирается покинуть лыжный курорт и направиться в Женеву, — но точно это выяснится только вечером в четверг. Что касается следующей недели, то во вторник он должен вылететь из Женевы в Америку, но точно это выяснится только днем в понедельник.
«Вы едете в Соединенные Штаты по делу?» — «Да, по делу». — «А в какой город?» — «По-видимому, в разные».
Краткость ответов объясняется, вероятно, тем, что люди, не чувствующие себя в безопасности, никогда не обсуждают своих дорожных планов. А может быть, тем, что способность вести столь пустые разговоры — чисто западная, в особенности американская черта, с которой жителям Ближнего Востока не так легко свыкнуться.
Один из друзей Ямани имел возможность оценить эту уклончивость несколько лет назад, когда гостил у него в Саудовской Аравии с семьей. Очень часто среди ночи звонил телефон. Ямани подходил к аппарату, приглушенным голосом отвечал звонившему и через несколько минут клал трубку. Иногда разговор длился около получаса. Иногда — несколько часов. И так повторялось каждую ночь. Заинтригованный друг поинтересовался, что значат эти звонки. Ямани ответил: «Ничего особенного. Так, обычные дела». Неделю спустя, после двух привычных уже звонков, в три и в четыре часа ночи, друг вновь попытался узнать истину, но в этот раз избрал окольный путь: «Что за сумасшедший звонит вам по ночам?» Ямани решил более не лукавить: «Это король — он вправе позвонить мне в любую минуту, когда считает нужным».
Впрочем, когда Ямани хочет, то говорит с полной откровенностью и чистосердечием.
Мы сидели на среднем из трех широких диванов, окружавших большой кофейный стол в одном из концов семидесятипятифутовой гостиной, которая была главной комнатой роскошнейшего номера женевской гостиницы «Интерконтиненталь».
С последнего, восемнадцатого этажа этой гостиницы открывается великолепный вид на лежащее вдали озеро. Уже много лет здесь размещается женевский офис Ямани. Правда, он купил и пятнадцатикомнатный особняк в нескольких милях отсюда, на берегу озера, — с нарядными подстриженными газонами, антикварной французской мебелью, старинными персидскими коврами, закрытым и открытым плавательными бассейнами, а также особой комнатой, где он предается размышлениям и совершает мусульманскую молитву. Но в годы его деятельности в ОПЕК[1] резиденцией Ямани постоянно оставался номер «Интерконтиненталя»; он и сейчас чувствует себя здесь хорошо и уютно, хотя те времена ушли в прошлое.
На столе стояли присланные в подарок хозяину корзинки с фруктами и финиками, серебряный поднос с хрустальными фужерами и кувшином из граненого стекла, который был наполнен свежим гранатовым соком.
Охранники разместились возле главного входа, над которым установлена скрытая телевизионная камера, позволяющая видеть всякого, кто идет по коридору и приближается к номеру. Кроме того, в какой-то из комнат находилась горничная, а в другом конце номера, возле телефонов, сидел слуга. Время от времени Ямани снимал трубку и просил принести еще сока. Через несколько секунд появлялся слуга, несший новый поднос.
Ямани был одет в безупречно сшитый костюм от Сэвила Роу.
На диване между нами лежали английские и арабские газеты и американские журналы; справа от Ямани стояли два телефона, звонившие, как мне казалось, каждые три-четыре минуты.
На этот раз хозяин отвечал вполне откровенно.