В течение этого месячного искупительного праздника в Великой Мечети молятся десятки миллионов правоверных. Днем и ночью, слившись в единый бурлящий поток, они проходят через молитвенный зал мимо черного камня Каабы, наиболее почитаемой святыни ислама.
Здесь же молится и Ямани.
Но Ямани относится к числу редких счастливцев: у него есть особое молитвенное помещение на втором этаже Великой Мечети.
Эта небольшая, простенькая келья размером 6 на 18 футов, с голыми стенами, пожалована Ямани в качестве специальной привилегии, поскольку его дед был человеком великой учености и благочестия. В настоящее время она снабжена воздушным кондиционером.
В келье два окна, из которых можно видеть Каабу, на полу лежит несколько подушек для сидения, в углу стоит маленький холодильник с запасом воды, а на одной из подушек аккуратной стопкой сложены ждущие своего часа несколько экземпляров Корана.
— С полудня до восхода солнца я предаюсь медитации и молитвам в своей комнатке и возле Каабы. Когда рамадан кончается, я ощущаю полное физическое изнеможение. Но это изнеможение особого рода. По-моему, неверующему трудно даже представить, какое чувство очищения испытываешь после рамадана.
С детских лет Ямани сохраняет привязанность к музыке.
Он обожает оперу, особенно Вагнера, хотя его первая любовь, — старинная арабская музыка, услышанная в Мекке.
— Жители Мекки — природные меломаны. Я всю жизнь собираю записи старинных мекканских народных песен. И хотя сам не играю ни на одном музыкальном инструменте, это не мешает мне знать все типы фольклорных мелодий.
По словам Ямани, в мекканской школе он неизменно был лучшим учеником среди сверстников и за время учебы перескочил через три класса. Однажды школу посетил король Ибн Сауд, и Ямани был среди тех, кто удостоился чести пожать ему руку.
— Я до сих пор помню, какой он был большой и какие большие у него были руки.
Состоялась церемония, во время которой Ямани был провозглашен первым учеником в своем классе и получил небольшой подарок из рук принца Фейсала.
— Спустя много лет я напомнил об этом Фейсалу. Сам я помнил все до мельчайших подробностей… — Ямани с улыбкой пожимает плечами. — К сожалению, король начисто забыл эту историю.
Поощряя стремление семнадцатилетнего Ямани продолжить образование, родные отправили его в Каирский университет, на факультет права.
— Я всегда восхищался моим дедом. Он был знаменитым ученым, и я в юности часто мечтал стать таким, как он. Мысленно я воображал себя профессором. Когда я учился в университете, мой отец вернулся домой и мы стали проводить очень много времени вместе. Помню, у него были ученики. Они посещали наш дом в Мекке. Многие из них были знаменитыми юристами; они обсуждали с отцом проблемы права и разбирали всевозможные казусы. Я начал присоединяться к их обществу, и нередко после их ухода мы с отцом задерживались еще на несколько часов: отец наставлял меня, опровергал мою аргументацию.
Каир был первой заграничной поездкой Ямани. До этого он лишь немного, когда был бойскаутом, путешествовал по родной стране, катаясь по горам верхом на осле. Но дверью во внешний мир для него стал Египет.
На одном курсе с Ямани учился не кто иной, как Ясир Арафат.
— Я наверняка видел его в Каире, но тогда мы не были знакомы. Он учился на инженера, а здание этого факультета было отделено от нашего забором. Он был постоянным участником студенческих забастовок, я же не участвовал в них ни разу. Но позже, много лет спустя, мы все же познакомились. Его представил мне мой друг-египтянин, профессор из Каира. Я же в 1968 г. представил Арафата королю Фейсалу. Первая денежная сумма, предоставленная нами организации Аль-Фатх, была передана через меня. Она составляла 100 тысяч саудовских риалов (33 тысячи долларов).
Успешно окончив в возрасте двадцати лет юридический факультет, Ямани вернулся в Саудовскую Аравию и возглавил головное отделение министерства финансов в Мекке.
— Я всегда мечтал стать преподавателем, но меня убедили принять это предложение. И я нашел компромисс. Утром и вечером я бесплатно читал курс по исламскому праву, а днем ходил в свой офис.
Выдающиеся способности Ямани вновь были замечены, и спустя несколько лет правительство предложило ему прослушать курс на факультете сравнительного права Нью-Йоркского университета, предназначенный для неамериканских юристов. Курс предполагал изучение основных начал общего и американского права.
Это была первая поездка Ямани в Соединенные Штаты. И первая возможность оказаться за пределами Ближнего Востока.
— Я испытывал крайнее возбуждение. Но, кажется, не ощутил сильного шока при столкновении с чуждой культурой. Я всегда очень легко приспосабливаюсь к новому окружению, это мое природное свойство.
Он снял небольшую квартирку на 73‑й улице, довольно далеко от университетского кампуса Гринвич-Виллидж, где жили все остальные студенты. Программа предусматривала, чтобы каждый иностранный студент имел соседом по комнате американца. Но Ямани предпочел жить один.
— Для меня так было лучше, — говорит он коротко.
Вот что замечает по этому поводу Бернар Шварц, один из университетских профессоров, преподававших Ямани право:
— Заки был очень застенчив. Он отлично владел английским и казался мне очень одаренным и очень серьезным студентом. Но не помню, чтобы он был чрезмерно общителен.
Нью-йоркский адвокат Дон Фокс, учившийся с Ямани в одной группе, также помнит его очень хорошо.
— В ту пору Заки был гораздо более далек от света, чем сейчас. Он был настроен очень религиозно, соблюдал все установления своей веры и неуклонно совершал предписанные молитвы. Пищу, помнится, Заки обычно готовил себе сам, чтобы не нарушать правила ислама. У него всегда были друзья, потому что он был на редкость симпатичным человеком. Но это, разумеется, не значит, что он готов был водить компанию с каждым встречным.
Во время учебы в Нью-Йоркском университете Ямани познакомился с молодой иракской девушкой по имени Лейла, дочерью Сулеймана Файди, известного писателя и правоведа. Она училась на факультете педагогики.
Оба они чувствовали себя одинокими на чужбине, и это, естественно, способствовало их сближению. По окончании университета Заки и Лейла вступили в брак, заключив его в Бруклине, в доме одного марокканца, который переоборудовал часть своей квартиры в мечеть.
Имея в кармане диплом магистра сравнительной юриспруденции и рекомендацию любимого профессора Нью-Йоркского университета, Ямани отправился в Кембридж, штат Массачусетс, чтобы прослушать годичный курс на юридическом факультете Гарвардского университета — по проблемам инвестиционной стратегии и международных споров.
Д‑р Эрвин Гризуолд, бывший в то время деканом юридического факультета, говорит, что Ямани производил на него очень сильное впечатление.
— Это был единственный студент из Саудовской Аравии, обучавшийся у нас в то время, и я очень часто видел его у себя в приемной. Судя по всему, он немножко нервничал и волновался, приходя ко мне. Я никогда не вызывал Ямани сам, потому что он был хорошим студентом. Но я помню, как он являлся ко мне за той или иной консультацией и сидел в приемной, перебирая свои четки. Он вечно теребил их пальцами, и, по правде сказать, меня так и подмывало сказать, что это меня дико раздражает и что лучше бы ему спрятать их в карман.
Позже, уже приобретя всемирную известность, Ямани не раз прибегал к четкам во время своих послеобеденных спичей или выступлений на семинарах в Соединенных Штатах. Он поднимал их вверх, коротко объяснял, что это за вещь, а затем шутливо объявлял, что каждая бусина символизирует одну из его жен.
— Я до сих пор получаю от него рождественские открытки, — продолжает Гризуолд. — Ямани принадлежит к числу людей, которые не забывают старых знакомых. Интересно, что он присылает мне очень христианские по духу открытки. Обычно это изображения Марии и Иосифа, везущих младенца Иисуса на осле, или нечто в таком же роде. Но это меня никогда не удивляет, потому что Ямани — очень глубокий и тактичный человек. Он чрезвычайно быстро приспособился к западной жизни. По-моему, он идеально чувствует себя в любой ситуации; и я, по правде говоря, не знаю, что могло бы застать его врасплох.