Ямани не шутил, и в «Арамко» это хорошо понимали. Через неделю четыре компании согласились на немедленный переход к 20‑процентному участию Саудовской Аравии в капитале «Арамко». Не прошло и месяца, как Ирак объявил, что добился 25‑процентного участия, а Абу-Даби, Катар и Кувейт известили о переходе также к 20‑процентному участию в капитале компаний, действовавших в этих странах.
Венесуэльцы и индонезийцы подхватили почин, потребовав 51‑процентного участия в капитале компании «Шелл», но им ответили, что компания на это не согласится и, коли на то пошло, предпочтет 100‑процентную государственную собственность на основе долгосрочных контрактов.
В июне Ирак национализировал «Ирак петролеум компани».
Месяцем позже Иран вышел из переговоров об участии в капитале, объявив, что он заключил сепаратное соглашение с действовавшим на его территории консорциумом.
Переговоры продолжались в течение всего лета 1972 г.; на нефтяном рынке, как и раньше, царило глубокое смятение.
ОПЕК по-прежнему угрожала компаниям национализацией, если соглашение об участии стран-экспортеров в капитале не будет достигнуто. То же самое делал и король Фейсал.
В сентябре Ямани выступил в Лондоне на симпозиуме стран Северного моря, развивая главным образом те же идеи, которые он высказал в своей речи в АУБ четыре года назад.
— Участие в капитале — это то, что мы предлагаем вместо национализации, — услышали из его уст представители средств информации.
Трудно было выразиться яснее.
Имея мало возможностей для выбора, четыре совладельца «Арамко» согласились на 25‑процентное участие Саудовской Аравии с последующим поэтапным увеличением ее доли до 51% к 1982 г. Соглашение предусматривало также выплаты за простые акции, рассчитываемые на основе текущих цен, — компании должны были получить их в течение трех лет.
Каждая из американских компаний имела собственного представителя в команде, которая вела переговоры с Ямани. «Экссон» была представлена своим первым вице-президентом Джорджем Пирси, ветераном переговоров в Тегеране и Триполи.
— Встреча в Тегеране имела мало общего с переговорами об участии стран-экспортеров в капитале нефтяных компаний, — вспоминает Пирси. — Сам Ямани держался совсем по-другому. В Тегеране он был не один, рядом находились Амузегар и Хамади. И поведение наших партнеров зачастую граничило с нечестностью. Для Ямани быть впутанным в какие-либо махинации, нарушать данное слово было просто неслыханным делом. Мы спрашивали себя: высказывает ли он собственное мнение или, как послушный слуга, всего лишь исполняет, что ему велели? Порою казалось, что на него оказывает давление кто-то вне королевства. С каждым днем это проявлялось все очевиднее. К концу тегеранской встречи он стал особенно несговорчив и вел себя крайне надменно. Впрочем, надменность сквозила в его поведении и раньше — это было видно по тому, как Ямани относился к другим министрам нефти. Он почти никогда не считался всерьез с их мнением. Амузегар был исключением; он в интеллектуальном отношении не уступал Ямани. Но всех остальных Ямани просто тиранил.
Ямани решительно это отрицает.
— Я всегда обходился с другими министрами очень уважительно, включая тех, с которыми у меня были разногласия. И никогда не давал повода для упреков в надменности.
Так или иначе, переговоры об участии в капитале — в отличие от встреч в Тегеране и Триполи, носивших строго официальный характер, — проходили в сравнительно непринужденной обстановке.
Сначала местом переговоров был дом Ямани в Ливане.
Ямани купил его за несколько лет до описываемых событий. Дом находился в пригороде Бейрута и стоял на вершине холма, откуда открывалась необыкновенно широкая и красивая панорама. Он был построен над катакомбами, в которых Ямани нашел замечательные мозаики: впоследствии эти мозаики были вмонтированы в декор плавательного бассейна.
Четверо американцев, представлявших нефтяные компании, встречались здесь с Ямани каждое утро: обычно они беседовали на открытом воздухе, возле бассейна, а когда приходило время, вместе, как старые друзья, садились за обеденный стол. Каждый старался найти решение, которое удовлетворило бы всех.
— Нельзя сказать, что саудовцы держали пистолет у нашего виска, — продолжает Пирси. — Обе стороны вели себя достойно. Компании в то время были абсолютно необходимы, только они могли вести дело. Мы понимали, что саудовцы хотят распоряжаться своими природными ресурсами, и не спорили с тем, что они в любой момент могут объявить о национализации. Но, полагаю, в ту пору Саудовская Аравия очень заботилась о своем международном престиже. Встречи носили теплый, дружественный характер, — добавляет Пирси, — но при этом Ямани никогда не торопился с уступками и ни на мгновение не ослаблял хватки.
Некоторые пункты будущего соглашения он обсуждал раздельно с каждой компанией: ведь, когда переговоры подходят к трудному этапу, нередко оказывается удобнее вести их один на один. Но Ямани никогда не пытался стравить компании между собой; он к этому вовсе не стремился… Впрочем, не подумайте, что он упускал из виду свою цель. Ямани — искуснейший дипломат.
В отличие от рыбаков, которые любят рассказывать, как рыба сорвалась с крючка, специалисты по переговорам явно предпочитают истории о том, как им удалось вытащить ее на берег. Однажды на переговорах в Ливане, во второй половине дня, вспоминает Пирси, Ямани сделал предложение, на которое он, Пирси, ответил отказом. На этом переговоры в тот день и кончились. На следующее утро четверо американцев, как обычно, собрались возле бассейна. Когда появился Ямани, они молча пили сок. Ямани поздоровался, сел и, обращаясь непосредственно к Пирси, повторил свое вчерашнее предложение. Пирси вновь его отклонил.
Ямани пожал плечами и сказал:
— Коли так, не вижу никакого смысла продолжать встречу.
Пирси остался сидеть на своем месте и внимательно смотрел на Ямани, не говоря ни слова.
Прошло довольно много времени. Ямани тоже сидел на своем месте и внимательно смотрел на Пирси. И тоже не говорил ни слова. Как вспоминает Пирси, молчание длилось несколько минут.
Потом, словно забыв о неразрешимом противоречии и уже не угрожая покинуть встречу, Ямани стал просто говорить о чем-то другом. И началось обычное утреннее заседание.
Вскоре после начала бейрутских переговоров местные власти уведомили Ямани, что политическая ситуация становится все более нестабильной. По их мнению, в другой стране американцы чувствовали бы себя гораздо безопаснее. Поэтому переговоры были перенесены в Эр-Рияд и продолжались в кабинете Ямани.
Само собой понятно, что в Ливане Ямани уделял американцам все свое внимание. Но в Саудовской Аравии, по словам Пирси, им пришлось выдерживать жестокую конкуренцию.
— Как бы ни был занят Ямани, он всегда находил время для своей семьи. Дома у него был настоящий проходной двор. Без конца являлись какие-то посетители и мешали вести беседу. Да и собственные его дети каждую минуту входили в комнату, где мы сидели.
Завершающая фаза переговоров, на которой были сглажены последние противоречия, длилась немногим меньше месяца.
— Нам пришлось немало повозиться. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что притязания саудовцев были более чем умеренными. Они хотели лишь частичного совладения, при котором могли бы получать от нас всю необходимую помощь, и проявляли готовность оплатить все сполна, чтобы сохранить свой международный престиж. А ведь во многих странах события приняли совсем другой оборот.
По мнению Пирси, Ямани в глубине души не считал национализацию сколь-либо приемлемым вариантом.
— Но будем откровенны: все козыри были в его руках. А у нас, по правде говоря, козырей было негусто. Западная технология, западный менеджмент, саудовский престиж в мире — вот, пожалуй, и все. Мы предполагали, что сможем сделать предметом обсуждений плату за все ресурсы, которые переходили в их руки. Но они неизменно ограничивали этот вопрос исключительно тем, что находилось над поверхностью земли. Мы не получили ни гроша за запасы нефти, находившиеся в земных недрах, а величина этих запасов была просто фантастической. Единственное, что нам удалось выторговать, — это плату за надземное имущество, что само по себе было немалым достижением, если учесть тогдашнюю международную ситуацию.