Но это было легче сказать, чем сделать.
Пирси и Бенар твердо стояли на своем. Они утверждали, что столь резкий скачок цен никак не оправдывается состоянием рынка.
Не хотели менять занятых позиций и министры нефти. Они утверждали, что существующие цены явно занижены, и, поскольку изменилась сама игра, нужно изменить и ее правила.
Ямани задержался в Вене еще на два дня, настаивая, чтобы компании изменили свою позицию.
За эти два дня Пирси и Бенар отправили в Лондон и в Нью-Йорк несколько десятков телеграмм.
Однако после полуночи 12 октября, не получив дальнейших инструкций, они явились в номер «Интерконтиненталя», который занимал Ямани, и попросили отложить переговоры. Они сказали, что в настоящее время не способны на что-то большее.
На рассвете Ямани покинул Вену.
Встретившись спустя четыре дня в Кувейте, шесть министров нефти стран Персидского залива решили в одностороннем порядке поднять цену на 70%, доведя ее до 5,12 доллара за баррель.
— Я сразу же, как только решение было принято, осознал политическое и экономическое значение этой даты, — говорит Ямани. — Страны-экспортеры впервые оказались лицом к лицу, без посредников, с основными индустриально развитыми странами. Шестнадцатое октября 1973 года стало историческим рубежом. В этот день ОПЕК взяла в руки власть. Реальную власть.
Эмбарго
Когда разразилась война, Ямани был в Женеве.
— Первое время мы не знали, кто начал боевые действия. Мы были обеспокоены. Когда мы узнали, что инициатива принадлежала Египту и Сирии, нас охватил энтузиазм. Мы с нетерпением ожидали исхода событий.
Сопоставив факты, Ямани пришел к выводу, что Фейсал был целиком посвящен в египетские военные планы.
В августе 1973 г. Садат посетил Саудовскую Аравию и провел с королем длительную конфиденциальную беседу. В прошлом после встреч такого рода Фейсал обычно сообщал Ямани, какие вопросы на них обсуждались. Нередко он просил у Ямани совета; иногда просто рассказывал, о чем шла речь.
На этот раз король был явно встревожен. Но не сказал Ямани ни слова.
Согласно принятому у саудовцев протоколу, Садата во время его пребывания в стране сопровождал Хишам Назер, бывший тогда министром планирования. Направляясь по окончании беседы во дворец, который был предоставлен ему как гостю, Садат признался Назеру: «После бесед с королем Фейсалом я чувствую, что с моих плеч сняли часть тяжелого бремени».
Спустя две недели Ямани зашел к королю сообщить, что на следующий день улетает на конференцию в Сан-Франциско.
Фейсал не сказал ни слова. Он внимательно смотрел на Ямани, как бы раздумывая, говорить или промолчать.
— Завтра мне нужно улетать, — повторил Ямани.
— Когда ты вернешься? — спросил король.
— Как только кончится конференция, — ответил Ямани.
Фейсал вновь замолчал.
Видя, что король чем-то озабочен, Ямани спросил:
— Ехать мне или оставаться?
После чрезвычайно долгого раздумья Фейсал сказал:
— Езжай. Но возвращайся как можно скорее.
Это был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.
На следующий день после отлета Ямани король вызвал к себе своего сына Сауда.
— Когда возвращается Заки? — спросил он принца.
— Не знаю, — ответил Сауд. — Хочешь, я пошлю ему телеграмму или позвоню: спрошу, когда он собирается вернуться?
Фейсал и в этот раз очень долго размышлял, а затем сказал:
— Нет, не нужно.
Это опять-таки был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.
Сразу же по возвращении Ямани Сауд рассказал ему о беспокойстве, которое испытывал отец. Ямани немедленно отправился к королю.
— Я вам зачем-то нужен? — спросил он Фейсала.
— Нет, — ответил Фейсал. — Пока еще нет. Может быть, несколько позже.
Через несколько дней после возвращения из Сан-Франциско Ямани собрался отправиться в Вену, чтобы председательствовать на совещании комитета министров: речь должна была идти о пересмотре соглашений, заключенных в Тегеране и Триполи.
По своему обыкновению, он зашел к королю, чтобы поставить его в известность о предстоящем отъезде.
— Пошли кого-нибудь другого, — неожиданно сказал Фейсал.
Ямани объяснил, что его нельзя заменить никем, так как на совещании комитета может председательствовать только министр.
— Если я не приеду, — напомнил он королю, — могут подумать, что Саудовская Аравия не желает пересмотра соглашений, и это окажет самое нежелательное влияние на ход переговоров.
Согласившись с его доводами, Фейсал кивнул:
— Ладно, езжай.
Но Ямани понял, что королю очень не хочется его отпускать.
— Фейсал хотел, чтобы я оставался дома. Он знал, что в ближайшем будущем должно произойти нечто очень важное.
Зять президента Насера доктор Ашраф Марван («ныне бизнесмен, живущий в Лондоне») возглавлял в то время египетскую разведку и был единственным свидетелем беседы Садата и Фейсала.
— Нам представлялось необходимым информировать о наших намерениях короля Фейсала, потому что это был самый уважаемый, самый влиятельный лидер в регионе Персидского залива, — говорит Марван. — Мой тесть когда-то вел войну против Фейсала в Йемене, они были врагами. Но это обстоятельство не мешало президенту Насеру относиться к Фейсалу с уважением. И для президента Садата было вполне естественным посвятить саудовского короля в наши планы. Но, когда начнется война, он не сказал. Не из страха, что саудовцы поставят в известность американцев, а те, в свою очередь, предупредят израильтян. Вовсе нет. Просто у нас не было причин вдаваться в какие-либо подробности: мы лишь хотели сообщить, что собираемся начать войну. Садат сказал Фейсалу, что это произойдет скоро, очень скоро, — но не сказал, когда именно.
После того как торжество в стане арабов обернулось новым унижением, Ямани понял: приближается момент, когда от Саудовской Аравии потребуются решительные действия.
— Арабы, особенно палестинцы, всегда предлагали использовать нефть в качестве политического оружия, средства наказать Запад. Я знал, что арабские экспортеры хотят встретиться и решить, как вести себя дальше. Нужно было хорошо подготовиться к этой встрече, что-то изобрести.
Ямани провел в Вене две строго секретные встречи со своими коллегами. Один из них до сих пор служит в министерстве нефти; другой — египтянин, работающий в Кувейте. Он изложил свою точку зрения обоим. Если арабы собираются использовать нефть как инструмент для воздействия на Запад, сказал Ямани, то наиболее эффективной мерой было бы немедленное и резкое уменьшение совокупного уровня добычи. А затем можно будет каждый месяц снижать его еще на 5%. Замысел Ямани состоял в том, чтобы создать определенный климат, влияющий на мировое общественное мнение, и дать мировому сообществу время для более внимательного рассмотрения спора между арабами и израильтянами.
— Я беседовал с ними в абсолютно конфиденциальной обстановке и могу ручаться, что оба не рассказывали о содержании нашего разговора никому другому. Представляете, каково было мое изумление, когда за два дня до встречи министров в Кувейте я открыл «Интернэшнл геральд трибюн» и прочитал там слово в слово все, о чем говорил в венской гостинице? Выходит, у меня в номере были установлены подслушивающие устройства.
— Но кто это сделал?
— Не знаю, — отвечает Ямани.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
Ямани пожимает плечами:
— Какое это имеет значение?
Слежка за Ямани ведется уже долгие годы, и он, по-видимому, до некоторой степени к ней привык. С конца 70‑х гг. в команду, обеспечивающую его безопасность, входит эксперт по подслушивающим устройствам.
Он не склонен думать, что электронный шпионаж существует только на Западе «в отличие, скажем, от Ближнего Востока», но убежден, что подслушивание распространено в западных странах гораздо шире, чем полагает большинство людей. По признанию Ямани, он всегда держится настороже, когда приезжает в Соединенные Штаты.