Запад отнесся к инициативе Киссинджера с пониманием, и все главы государств, получившие приглашение, прибыли в Вашингтон.
Нефтяной саммит обещал принести неплохие результаты.
Дело испортил представитель Франции, упрямец по имени Мишель Жобер. Подчеркивая особое положение своей делегации, Жобер отказался говорить на каком-либо языке, кроме французского. Рабочим языком встречи был английский, и, надо сказать, Жобер вполне сносно им владел. Но почему-то решил, что все шагают не в ногу, и упорно отстаивал свое право говорить по-французски. Поэтому ход совещания то и дело замедлялся из-за вмешательства переводчиков.
Мало того, когда Соединенные Штаты предложили объединить усилия в преодолении энергетического кризиса, Жобер опять счел, что его партнеры по «Общему рынку», которые отнеслись к этому предложению благосклонно, шагают не в ногу с Францией.
При голосовании Франция осталась в одиночестве, а все остальные участники встречи согласились координировать политику своих стран в области экономии энергии и ограничения потребления, создать систему распределения ресурсов в условиях жесткого дефицита, оказывать поддержку национальным программам развития альтернативных источников энергии и, кроме того, ускорить осуществление исследовательских и прикладных программ в сфере энергетики.
Бывший премьер-министр Великобритании сэр Алек Хьюм, в то время возглавлявший министерство иностранных дел, делится воспоминаниями о вашингтонской встрече.
— Жобер довольно ловко вел свою линию. Я был вместе с ним на нескольких конференциях, и почти всегда он держался за свой французский. Было бы намного легче, если бы Франция согласилась сотрудничать с остальными, хотя, должен признаться, мы и в этом случае вряд ли смогли бы оказать сопротивление арабам. Но позиция Франции чрезвычайно осложнила нашу общую задачу.
Отказ Франции сотрудничать с участниками нефтяного саммита в Вашингтоне не был сюрпризом и для Ямани.
— Впрочем, если бы они и достигли полного согласия, то все равно не смогли бы ничего сделать. Мы, в отличие от них, всегда могли найти общий язык с развивающимися странами. Франция проводила свою политику последовательно: она не пожелала вступать и в Международное энергетическое агентство (МЭА), созданное Киссинджером. Эта страна отвергла избранный Киссинджером путь конфронтации и искала путь к сотрудничеству. По сути дела, Франция была настроена так же, как Саудовская Аравия.
Франция всегда считала, что арабы в своих отношениях с Западом отводят ей по традиции совершенно особое, привилегированное место. Но это было чистой иллюзией. Когда французы владели колониями в Северной Африке, их влияние в Марокко, Алжире и Тунисе действительно было велико. Теперь, однако, их оттуда вышвырнули, и Алжир национализировал имущество, принадлежавшее французским нефтяным компаниям. Французы верили также, что находятся в особых отношениях с Ираном, — потому что предоставили изгнанному аятолле Хомейни приют на вилле под Парижем. Но впоследствии, когда аятолла вернулся в Тегеран, главным пунктом назначения для иранских нефтяных танкеров стала отнюдь не Франция.
А пока что французы откровенно заигрывали с саудовцами.
Впрочем, Ямани слишком дипломатичен, чтобы употреблять такие выражения.
— Конечно, французы покупали нефть у Саудовской Аравии. Но они покупали ее и в других странах. Я, право же, не согласен с теми, кто объясняет подобными мотивами сотрудничество Франции с нами или, наоборот, нежелание сотрудничать с участниками вашингтонского нефтяного саммита. Мне кажется, они просто придерживались иной философии в отношении стран третьего мира. Результаты вашингтонского саммита свидетельствовали, что Европа, при всех возможных оговорках, капитулировала перед нефтяным оружием. Могущество и единство европейских стран оказались мифом. Как выяснилось, и богатство Европы, и ее внешнеторговые связи, и многочисленность ее населения — все это весит не так уж много на весах мировой политики.
На вопрос, испытал ли он удовлетворение от того, что вашингтонская конференция потерпела своего рода фиаско, Ямани не задумываясь отвечает:
— Конечно. Ведь дело шло к конфронтации, а это не сулило ничего хорошего ни экспортерам, ни потребителям. Но если оценивать события с точки зрения такой сверхдержавы, как Америка, можно оправдать и ее поведение, и образ мыслей.
По признанию Ямани, ему понятны чувства американцев: когда Штаты внезапно обнаружили, что ими пытаются командовать небольшие страны, это было очень горькой пилюлей.
— Я не осуждаю американцев за то, что они решили покарать эти небольшие страны. Еще бы ОПЕК, как им показалось, сама нарывалась на драку. Но дело-то в том, что ОПЕК вовсе не стремилась к конфронтации. Просто Америке было трудно свыкнуться с тем, что страны-экспортеры впервые сами стали определять цену на нефть. А в глазах американцев это ли не было лучшим доказательством враждебности к импортерам? Думаю, они рассуждали именно так.
Ямани, всегда склонный мыслить исторически, был уверен, что наступит время, когда фаза противоборства будет пройдена, и надеялся, что кризис побудит промышленно развитые государства вступить в серьезные переговоры с развивающимися странами.
— Мы не хотели той конфронтации, к которой вел дело Киссинджер. Мы хотели сотрудничества. Мы стремились установить контакт между различными группами стран, по принципу «Север — Юг».
Прямым следствием вашингтонской конференции стало заявление Алжира, призвавшего провести сессию Организации Объединенных Наций, посвященную экономическим проблемам Юга (включая проблемы энергетики).
Саудовская Аравия направила в Нью-Йорк специальную делегацию, возглавляемую шейхом Ямани.
Понимая, что Генеральная Ассамблея ООН во многом похожа на совещание ОПЕК (только более громоздкое), Ямани и здесь занялся привычным лоббированием. Первые несколько дней в Нью-Йорке он непрерывно беседовал с делегатами по телефону или с глазу на глаз — и все яснее сознавал, что намерение Алжира вынести проблемы Юга на Генеральную Ассамблею не принесет конкретных результатов, но лишь потопит дело в болтовне.
— Мне предоставилась возможность вбить клин между развивающимися странами и Киссинджером и перетащить их в наш лагерь. Но будем откровенны: Организация Объединенных Наций не то место, где можно прийти к действенному соглашению. Тут произносят громкие речи, но этим все и кончается. Ничего реального не происходит. А энергетическая проблема, по моему глубокому убеждению, была в то время жизненно важной. Слишком важной, чтобы доверять ее решение Генеральной Ассамблее.
Обратившись к участникам сессии, Ямани предложил организовать специальную конференцию «Север — Юг», на которой были бы рассмотрены все проблемы отношений между развитыми и развивающимися странами, в том числе и проблемы энергетики. Он даже конкретизировал свой план, указав, что такая конференция могла бы начаться отдельным совещанием десяти государств, которое выработает для нее повестку дня.
Но этому решительно воспротивилась Америка.
— Я хотел найти реальные формы сотрудничества. Киссинджер же искал конфронтации. Это было ясно как день. Вашингтонский саммит не оправдал ожиданий Киссинджера, и поэтому он решил создать Международное энергетическое агентство.
Несмотря на реакцию американцев, на следующий день после выступления Ямани на Генеральной Ассамблее с ним встретился посол Франции, который выразил интерес к его предложению провести встречу «Север — Юг».
Беседа Ямани с послом принесла нужные плоды: президент Франции Валери Жискар д’Эстен направил послание королю Фейсалу. Он предложил, чтобы Франция и Саудовская Аравия совместно призвали провести подготовительное совещание десяти государств, состав которого был намечен Ямани.
Вскоре Франция и Саудовская Аравия приступили к реализации этого плана.
Ямани, однако (не ставя в известность Валери Жискар д’Эстена), не рекомендовал королю Фейсалу брать на себя слишком активную роль в организации совещания.
— Это осложнило бы наше положение как в ОПЕК, так и вне ОПЕК. По моему мнению, Саудовской Аравии не следовало появляться на авансцене в этом качестве. Конечно, мы активно влияли на события, но я предпочитал оставаться в тени. Франция была на это согласна, и тем самым мы добились, чего хотели.