Ухэси ухэба
Аки наки токи я
Сакадзараму
Хана косо тирамэ
Нэ сахэ карэмэ я
Посадить – посадишь,
А пока не пришла осень,
Она не расцветет,
Пусть осыпаются цветы,
Но корни-то не засохнут [442] —
так приписав, послал он.
164
В дом тюдзё один человек прислал праздничные дары, обвитые разноцветными нитками, и в ответ тюдзё:
Аямэ кари
Кими ва нума ни дзо
Мадохикэру
Вага ва но-ни идэтэ
Кару дзо вабисики
Срезая ирисы,
Ты, верно, по болотам
Блуждал.
Я же, в поля выйдя,
Охотился – и так это было тяжко! [443] —
так написав, послал фазана.
165
Во времена императора Мидзу-но-о [444] дочь садайбэна [445] была фрейлиной императорской опочивальни, а после того как император принял постриг, осталась одна, и тюдзё тайно навещал ее. Но вот тюдзё тяжело заболел и страдал от болезни. Были при нем и прежние жены, а у фрейлины под большой тайной он бывал, и она-то не могла навестить его и каждый день тайно слала ему письма, справлялась о его здоровье. И вот однажды письмо от нее не пришло. А болезнь тюдзё сильно обострилась, пришел его последний день. И вот из его дома:
Цурэдзурэ то
Итодо кокоро-но
Вабисики-ни
Кэфу ва товадзутэ
Кураситэму то я
Тоскливо мне,
И все больше сердцу
Одиноко.
Неужто сегодня без твоего письма
День проживу я? [446] —
так он сложил и послал ей. Узнала она, что он ослаб, и горько зарыдала, а когда собралась послать ответ, известили ее, что он умер, и охватило ее горе. Чувствуя, что вот-вот грядет его смерть, он сложил:
Цуви-ни юку
Мити то ва канэтэ
Кикисикадо
Кинофу кэфу то ва
Омовадзараси-во
Слышал я и раньше
О той последней дороге,
По которой идти суждено,
Но еще вчера не думал,
Что это случится сегодня [447] —
так сложил он и скончался.
166
Как-то тюдзё отправился на прогулку в поисках развлечений и оказался у кареты, где сидела женщина красивой наружности. Через щель в занавесках кареты лицо этой женщины казалось прекрасным. Стали они вести беседу. Затем разошлись по домам, а наутро тюдзё сложил и послал:
Мидзу мо арадзу
Ми мо сэну хито-но
Кохисики ва
Аянаку кэфу я
Нагамэкурасаму
И нельзя сказать, что не видел тебя.
И нельзя сказать, что видел, но
Тоскую по тебе.
Видно, с грустью во взгляде сегодняшний день
Проживу я [448] .
Так шло послание, а она в ответ:
Ми мо мидзу мо
Тарэ-то сиритэ ка
Кохираруру
Обоцуканаса-но
Кэфу-но нагамэ я
То видели, то не видели,
Узнав, кто я,
Полюбили ли вы?
Что же так невнимателен
Был сегодня ваш грустный взгляд? —
так сказала. Этот случай в виде повествования известен в свете.
167
Некий кавалер, взяв у своей жены одежды, облачился в них и отправился к новой возлюбленной, да больше назад и не показывался. Одеяния эти сплошь порвались, и он, решив отослать их обратно, присовокупил к ним еще фазана, гуся и утку и послал. В провинции же этих птиц не особо ценили. И жена поручила сказать ему:
Иная кидзи
Хито-ни нарасэру
Каригоромо
Вага ми-ни фурэба
Уки ка мо дзо цуку
О нет, не надену
Для другой привычную
Охотничью одежду.
Прикоснется к телу —
И пристанет ко мне неприятный запах [449] .
168
Было это во времена императора Фукакуса [450] , когда слава Рё-сёсё [451] была в самом расцвете. Он тогда весьма увлекался игрой в любовь. Дама, которую он время от времени тайно навещал, жила в том же дворце. Однажды случился вечер, когда он обещание дал: «Сегодня ночью непременно встретимся». Она красиво убралась, ждет, а его в помине нет. Она не спит, думает: «Уже, наверно, сейчас рассветет», прислушалась, не огласят ли, который час, слышит: «Третья четверть часа Быка» [452] – и тут же послала в его дом сказать:
Хитогокоро
Усимицу има ва
Таномадзи ё
Сердцу твоему,
Хоть и печально это видеть,
Нельзя доверяться [453] .
И когда ему сказали это, он в удивлении проснулся и:
Юмэ-ни мию я то
Нэ дзо суги-ни кэру
Во сне, думал, привидишься ты,
И затянулся сон [454] , —
прибавив это, он послал ей так передать. Он ведь прилег отдохнуть, думая, что недолго поспит, да и проспал.
Так прославился он в свете своими талантами, что и император, которому он служил, безмерно дорожил им, но вот государь скончался. В ночь похорон государя все отправились сопровождать его тело, и вот с той ночи Ёсиминэ исчез. И друзья его, и жена – все думали: «Что с ним сталось?» – и некоторое время искали его там и сям, но о нем ни слуху ни духу. «Может, он постригся в монахи или утопился? Но если бы он постригся, об этом стало бы известно, должно быть, он все же утопился», – судили они. Все в свете о нем горевали и печалились, а о жене и детях и говорить нечего, день и ночь они предавались посту, возносили молитвы Будде и богам, какие есть на свете [455] , но о нем ничего не было слышно. Жен у него было три, а те две, кого он особенно любил, сказали: «Не будем и мы больше жить в этом мире». Даже той, кого он безгранично любил и с которой у него были дети, он не показывался, следа размером с пылинку не оставил. Если бы он раньше сообщил о своих намерениях, она бы, наверно, и то горевала, но он ничем не обнаруживал такого желания, а исчез неожиданно, даже не зайдя к ней. Как бы ни было, она не могла утешиться, что он не известил ее хотя бы так: «Вот как я думаю поступить», и все лила слезы. Наконец отправилась она в храм Хацусэ. А сёсё, став монахом, в одном лишь соломенном плаще скитался по свету, совершая молебны Будде, и как раз возносил в это время молебствия в храме Хацусэ. Молился он недалеко от одних покоев, а эта женщина рассказывала монаху: «Вот что случилось с моим мужем, и, если он живет в этом мире, прошу тебя, дай мне с ним нынче встретиться хоть раз. Если он бросился в воду и умер, укажи ему путь, как стать Буддой. Умер он или жив, дай мне услышать о нем или увидеть – хоть во сне, хоть наяву». Смотрит – его одеяние, охотничье платье, пояс, даже меч – все принесено в дар храму. Не в силах сказать ни слова, разрыдалась она. Сначала, когда ее спросили, кто она, в храм пришедшая, она вот так все о себе рассказала, а как увидела, что все его одеяние поднесено храму, до беспамятства горевала, такого горя и на свете не увидишь. Тысячу раз подумал он, не выбежать ли к ней, но все передумывал и, ночь напролет плача, провел до рассвета. Все слышались ему голоса его жены и детей. Совсем истерзался. Однако он стерпел, плача, встретил зарю, а утром смотрит: на его соломенном плаще и на всем, куда пролились его слезы, слезы-то видны кровавые. «Вот, значит, и правду говорят: когда безудержно горюешь, то льются кровавые слезы» – вот что говорил он. «В этот миг такое меня охватило желание выбежать к ним», – потом рассказывал он. Так она ничего о нем не узнала. А тут наступил срок поминовения государя. Чтобы можно было снять траурные одежды, множество придворных вышло для омовения на берег реки. Вдруг является перед ними странного вида отрок и приносит письмо, написанное на листе дуба. Взяли они, посмотрели: