ДЖИНН. У нее были голубые глаза?
ПИТЕР. Утром. Цвет ее глаз менялся, как море в Марселе. Утром они были лазурные, при закате — бирюзовые, при солнце — синие, а в сумерки — аметист. Это была морская волна, а не глаза.
ДЖИНН. (улыбаясь) Как мои.
ПИТЕР. Как твои, ДЖИНН.
Она откинулась на спинку стула, отодвинула салат и вскинула руки.
ДЖИНН. Баста! Надоели салаты! Осточертели витамины, минеральные соли, и лактиды, и фосфаты! Ты состоишь наполовину из свинины, Петя. И я хочу тоже! Хочу стать молочным поросенком! Что вы ели на вашей свадьбе, Петя?
ПИТЕР. На нашей свадьбе… На нашей свадьбе мы ели лук, селедку без головы, картошку в мундире и пельмени.
ДЖИНН. Что?
ПИТЕР. Сибирские пельмени, господа! Это очень вкусная штука. При одном взгляде — текут слюнки. Их хочется есть руками, запихивать обеими руками за обе щеки и чавкать. Они похожи на итальянские «равиоли», но в них другое мясо, иное тесто и форма у них другая — они, как молодой рог луны, острый и сочный.
ДЖИНН. Я обалдеваю от них.
ПИТЕР. Причем идут они всегда — с водкой. Тогда мы съели сто пельменей и выдули два литра водки!
ДЖИНН. Одни?
ПИТЕР. У нас были гости — Иван Петрович. Он выпил полтора! Он любил пить — на свадьбах, на встречах, на проводах. Он пил, а мы пели.
ДЖИНН. На столе?
ПИТЕР. Да. Он был такой пустой, что на нем не грех было петь.
ДЖИНН. Петя, спой что-нибудь на столе. Я никогда не видела, как поют на столе.
ПИТЕР. Нет, нет, мне уже неудобно. На стол залезают только уланы, а я уже слез с коня, я уже пеший!
ДЖИНН. Жаль, Петя. Я б хотела, чтобы та разбудил наших соседей, ближних и дальних, все эти дома, шале, виллы. Чтоб они все проснулись, протерли глаза, увидели это небо, эту звезду, молодой месяц и удивились! Эх!
Она сбросила все со стола и ловко вскочила на него.
ДЖИНН. Я хочу пельменей, господа! Сибирских пельменей, сочных, острых и изогнутых, как этот месяц в окне! Я хочу пельменей, Петя! Сделай нам пельмени!
ПИТЕР. (радостно) Уже закатываю рукава. Дайте мне муки, дайте мне хорошего мяса и освободите мне много места на кухне! Сто пельменей требуют много места.
ДЖИНН. Не покидай нас, Петя. Делай их здесь. Стол чист — тебе разве не хватит?
ПИТЕР. Не-ет! Мне нужна кухня — большая плита, большой холодильник, огромнейший стол и огромное пространство, чтобы бегать между всем этим. И потому я покидаю вас.
ДЖИНН. Помочь тебе?
ПИТЕР. Не надо. Мука — в шкафчике, мясо — в холодильнике?
ДЖИНН. Так точно!
ПИТЕР. Оставайтесь на местах и приготовьте ваши желудки! Это будет мое чудо. Сегодня у нас день чудес!
Исчезает на кухне.
Некоторое время в комнате повисает тишина.
ДЖИНН. Какой удивительный сегодня день.
РОЛАН. Да. Чистый и ясный.
ДЖИНН. И свежий.
РОЛАН. Переполненный жизнью. Ты даже помолодела.
ДЖИНН. Я и так молода, Вася.
РОЛАН. Сегодня особенно. Ты девочка. И тебе 14 лет. Никогда я тебя не видел такой.
ДЖИНН. Это потому, что сегодня родился Петя.
РОЛАН. Да, он мальчишка. И глаза у него, как у озорника в ожидании каникул. Он шаловливый мальчишка… А я родился давно, давным-давно… Мне кажется, что я старше его, много старше…
ДЖИНН. (смеясь) Это правда. Ему — 14, а тебе — 29!
ПИТЕР. (продолжая) …старше и не похож. Я так мечтал походить на него. И ребенком, и позже — ничего не получалось. Мы сделаны из одного теста, но в меня что-то забыли добавить. Чего-то не положили…
ПИТЕР. (из кухни) Соли! Где соль?
ДЖИНН. (кричит) На второй полке… Справа…
ПИТЕР. (из кухни) И перец! Где он?
ДЖИНН. Там же! Нашел?
ПИТЕР. Нашел.
РОЛАН. Да, он прав. Соли и перца! Они забыли именно это…
Он всегда смеялся раскатисто и звонко, я — сдержанно, прикрывая рот рукой, словно зевая.
Он швырял деньгами направо и налево, и всегда на ерунду, которая ему приносила радость. Я — скрупулезно и методично, на нужное, которое мне вскоре надоедало.