По мере продвижения на север весна становилась малокровнее, листья на деревьях только-только распускались, цветов почти не было. В Петрограде день был по-северному длинным. Мне это было знакомо по Финляндии. Холодно, листья сморщенные, унылые, бледные. Я гулял по волшебному городу. Острова на Неве были заполнены петроградцами, наслаждавшимися этой, для меня такой бедной, весной. Но город был великолепен. Я с удовольствием бы пожил здесь, если бы меня не ждало мое рискованное предприятие. Я пробыл в городе только одни день. Назавтра утром я был уже в поезде, следующем в Финляндию. Вагоны охранялись солдатами, окна были занавешены темными шторами. Неизбежные предосторожности в военной зоне. Когда шторы разрешили поднять, нас приветствовали финское солнце и бледная зелень. На столике в купе появилась водка. В России тогда строго соблюдался сухой закон, и пассажиры с оживлением принялись за этот популярный напиток, тишина, царившая прежде в вагоне, сменилась громкими разговорами. Сразу возникла та самая неприятная атмосфера, с которой я иногда сталкивался в этой дорогой мне стране, где я так сдружился с Михалом и Олей и где добился первых успехов в музыкальном мире. Атмосфера антирусская, с агрессивной окраской. Ко мне подсел некий человек средних лет. Я опустил глаза, не желая давать ему никакого повода для разговоров. В моей голове возникали картины первого путешествия по Финляндии, когда я, молодой, неопытный и немного неотесанный, сопровождал госпожу X. в гастрольной поездке. Певица относилась ко мне как к своему сыну, хотя Михал и предупредил, что она попытается сделать меня своим любовником. Однако незнакомец принялся рассказывать, что он едет по торговым делам в Стокгольм, меня он ни о чем не расспрашивал и был очень хорошо воспитан. Мы ехали вдоль всего Балтийского моря, он ни на шаг не отходил от меня, отлично говорил по-русски, но подозрение, что он не русский, не покидало меня. Он прекрасно знал эту дорогу, и ехать с ним мне было веселее, чем одному. Я увидел место, которое считают самой северной точкой Балтийского моря. Здесь в Балтику вливается полноводная, быстрая река Торнио, по которой проходит граница Финляндии и Швеции, на одной стороне стоит финский город Торнио, на другой — шведский Хапаранда. Меня поразили оживленность и размеры этих городов, в Саратове мне говорили, что это — деревни. Чувствовалась атмосфера деловой горячки — суета, спешка, тревога, напряжение, в ресторанах сорят деньгами, шубы на горожанах из дорогих мехов, упитанные лица — блестящие экземпляры удачливых дельцов, носящих на себе печать избранности. Я долго ломал себе голову, чем же они занимаются, и только позже выяснил, что это скопище гиен, которые снабжали через нейтральные страны обе воюющие армии оружием, провиантом и всем прочим, что продается и покупается.
Пришлось пройти строгий таможенный контроль. Изымали каждый клочок бумаги, даже если в бумагу были завернуты ботинки. У меня забрали три русские книги, взятые в дорогу. Потом нас провели через узкий коридор, и мы очутились по ту сторону пограничной заставы. Переправились через реку. В сумятице досмотра я потерял из виду своего знакомого, державшегося все время рядом со мной. На пароходе я стал его разыскивать. Но и здесь его не оказалось. Я вспомнил, что последний раз видел его, когда он предупреждал меня о приходе таможенных чиновников. Потом он ушел, как он сам сказал, посмотреть, что с его багажом, следующим в отдельном вагоне.
Мы прибыли в Хапаранду. Мне предстала картина оживленного торгового города. Таможенные чиновники нас не очень беспокоили, обходились вежливо, как, впрочем, все в этом городе. Надо было пройти медицинский осмотр, довольно поверхностный, и, когда я спросил по-немецки — надо ли за это платить, шведский чиновник ответил: