— Вот мой Саратов. Всю мою долгую жизнь он со мной. Извольте посмотреть.
О романе «Ян Непомуцкий» не проговорили ни слова. Да и можно ли было говорить с прототипом главного героя о главном герое, именем которого названа книга Яры Рибникар?
Сложная и противоречивая, но наполненная глубоким жизненным содержанием, высокими идеалами и стремлениями, судьба Яна Непомуцкого была типичной для многих интеллигентов первых десятилетий нашего века. Рассказ о его жизни, приобретающий характер реалистической семейной хроники, образует главное русло фабулы романа, который хронологически заканчивается уже после второй мировой войны.
А много десятилетий тому назад, где-то в самом начале двадцатого века Ян Непомуцкий вместе со своим братом Михалом покидает маленький провинциальный чешский городок, где прошло их детство. Их влечет в большой мир музыки, искусства, культуры. Остались позади школьные уроки, экзамены в Пражской консерватории, впереди — творчество, успех, мировая слава. Так хотелось им думать. Так они думали. «Да вы же дети!» — сказал дирижер Ситт, встретив их в Хельсинки. Юношеские порывы братьев Непомуцких благородны и искренни, но жизнь вносит свои горькие поправки в их планы. Бесконечные скитания по европейским столицам превратили Яна и Михала в беженцев, долго не находящих пристанища и теплого очага. Пребывание в России приносит им счастье настоящей любви, только здесь они по-настоящему чувствуют близость простых людей, находят радость в труде. В бурные революционные годы они еще больше сближаются с русскими и вместе с ними борются за новую жизнь, так как не могут быть просто наблюдателями великих перемен в России, хотя Ян Непомуцкий в интеллигентской запальчивости однажды и скажет о себе: «Политикой я никогда не интересовался».
Ян похоронил Михала в Саратове. Храня память о любимом брате, скончавшемся от туберкулеза, он словно навеки связал себя с городом на Волге и часто потом в мыслях обращался к его улицам и площадям, к событиям того времени, когда город боролся с контрреволюцией, голодом, засухой, пожарами.
После многих лет скитальческой жизни музыканта, разъезжающего по всему миру с гастролями, Ян Непомуцкий приезжает в Белград и остается здесь навсегда.
Яра Рибникар знакомит читателей с усталым старым человеком, с его воспоминаниями, радостными и горькими мыслями, обращенными к прошлому и к всегда вечной музыке. Всем своим жизненным опытом он утверждает общественное призвание художника и творца. Он словно хочет сказать нам, что музыка, искусство, духовное, творческое начало объединяют людей, сообщают смысл жизни, помогают достойно пройти через все испытания времени.
Ян Непомуцкий
1
До сих пор я не могу объяснить, почему родители стали учить нас музыке. Сами они ни на каких инструментах не играли. Правда, по характеру были очень общительны и страстно любили театр. Отец, антиклерикал по убеждениям, стоял во главе общества социального страхования, ломбарда, был членом добровольной дружины пожарников, «Сокола»[1], основателем общества «Неруда»[2]. В качестве добровольного пожарника часто дежурил в театре. Полагаю, что он наведывался туда не только во время дежурств, так как выучил все арии из популярных опер. По профессии же он был столяром-краснодеревщиком, искусно мастерил игрушки, колясочки, куклы, луки и стрелы, ходули. Мы с Михалом были мастерами по части ходуль, с грохотом спускались по лестнице, соседи часто на нас жаловались, и в один прекрасный день отец сломал и сжег ходули, правда, назавтра сделал новые, еще лучше прежних. Кто дал Михалу первую скрипку, не знаю, но я тоже играл на ней, и отец взял взаймы у нашего соседа, старого доктора, к которому наша мать относилась с обожанием, старую виолончель. Я научился извлекать из нее что-то похожее на музыку, но однажды гора досок, заготовленных для мебели, обрушилась прямо на чужой инструмент. На виолончель доктора! Это была трагедия. Отец бросился собирать обломки — инструмент разбился вдребезги. Он ползал по полу, не позволяя нам помочь ему, сам бережно, терпеливо, не спеша подобрал все до мельчайшей щепочки, потом все разложил на столе и принялся клеить. Зажал корпус тисками, несколько раз прошелся по нему лаком, стараясь сохранить прежние переливы цвета от темного до теплого, желтоватого. После чего с благодарностью вернул виолончель доктору. Тот ничего не заметил. Инструмент играл, как раньше. Тот же тон. Отец уверял, что тембр звучания стал даже лучше, «но этот осел ничего не заметит, глух как пень». Мне купили новую виолончель.