Всегда она ходила в страдалицах, а я не умела с ней ладить. Не имело смысла говорить с ним об этом. Так повелось с начала, с самого начала: тогда еще за мной ухаживал его брат, она не терпела меня.
Братья давали концерт в Старом Граде, и их мать была личностью номер один. Она не подозревала, что он выберет именно меня! В то время я даже не окончила средней школы. Торговала в табачной лавке, дни мои проходили в разговорах. Лавка никогда не пустовала. Редко кто выходил сразу. Покупали, чтобы иметь повод поговорить. Составился даже свой кружок, который регулярно собирался.
На концерт меня взяла с собой соседка, знавшая Михала. После концерта она потащила меня за кулисы поздравлять его. Тогда все и началось. Уже на следующий день Михал назначил мне свидание. Мы гуляли по лугам за городскими стенами. Все шло очень быстро. Все. До конца.
Он был восходящая звезда, и я форсила, идя рядом с ним по главной площади и парку. Два раза в неделю там играл духовой оркестр, и я, прильнув к его сильному плечу, вела его вокруг клумбы с красными гладиолусами; сделав так два-три круга, он увлекал меня в темноту. Его очень смешило, как это все так послушно ходят по кругу, пара за парой, это, мол, занятие для лошадей, а не для людей.
Потом они с Яном укатили в столицу, и оттуда он мне ни разу не написал.
Когда они снова приехали летом на каникулы, я стала встречаться с Яном.
Ох уж эти летние каникулы! Ждали мы их, как прозябшие до костей — солнца. Приезжали со всех сторон и сыновья Галека — они тоже учились в других городах, и их знакомые, и всякие родственники, проводившие здесь лето. Летом у нас было шумно, весело, полно молодежи.
По счастливому совпадению сыновья дедушки Галека и их лучшие друзья, пятеро братьев Кавалеровых, приходили в нашу табачную лавку. А они были самыми близкими друзьями Михала. Разумеется, и Яна. Один из Кавалеровых был настолько предан Михалу, что, когда тот сломал ногу, тайком от родителей катаясь на велосипеде, он, как только Михал мог вставать с постели, таскал его на спине, лишь бы Михал не пропускал встречи на Трепше, где два раза в неделю собирались Кавалеровы, Галеки и Непомуцкие. В этой мужской компании мы с сестрой были единственные девушки. Иногда к нам присоединялась старшая дочь Галека Ружа, хмурая девица, которая в конце концов вышла замуж за старшего Кавалерова. Эти семьи не разлучались. На холме, возвышавшемся над равниной вдоль Лабы и Орлицы, у Кавалеровых был летний домик, перенесенный туда с выставки в Старом Граде, живописное фантастическое строение в тирольском стиле. А хозяева его умели быть веселыми и гостеприимными. Отец с сыновьями любовно ухаживали за большим садом, окружающим дом, который весной утопал в море цветущих яблонь. Осенью сад покрывался спелыми плодами самых разных расцветок, от желтых до темно-красных. Фруктовые деревья были подобраны со знанием дела, выращены с любовью, а земля там словно создана для яблонь.
Почти каждый день устраивались соревнования — кто быстрее и незаметнее доберется до Белой башни, как мы окрестили эту нашу, можно сказать, общую, летнюю резиденцию. Дорога туда шла или прямо через реку, а потом узкой тропинкой через широкий луг, или через село, был и обходный путь по опушке леса. Собака Кавалеровых — толстый сенбернар Шарик знал про эти наши игры и встречал нас в самих неожиданных местах. Одно время он сидел в засаде на другом берегу Лабы и, как только замечал кого-нибудь из нас, обрушивал на гостя брызги воды и лишь тогда позволял ему, забрызганному и рассерженному, перейти по мосту, чтобы как можно более незаметно пробраться через луг. В Трепше мужчины играли в кегли, а по вечерам музицировали. У Михала был квартет и квинтет, в котором играли учитель и сельский священник, молва об оркестре распространилась далеко, и в Трепшу стали приходить меломаны из Старого Града. По обыкновению, в четверг давался концерт серьезной музыки, в остальные дни недели играли, если вообще играли, для собственного удовольствия. Хозяин корчмы, поклонник Михала, приобрел для нас рояль фирмы «Петров».
После возвращения Яна из России часть его прежних товарищей оказалась в Старом Граде или, по крайней мере, собиралась здесь на праздники. Я попыталась восстановить их дружеские отношения. Ян находил общий язык только со старшим Кавалеровым, юристом. С другими потерял всякую связь. «Что поделаешь, — сказал он мне, — они теперь совсем чужие». Старший Кавалеров советовал ему требовать у отца соответствующего возмещения; после смерти матери Яну полагалась часть дома, который они построили вместе с Михалом, но тот не хотел даже слушать об этом.