Близ корчмы, возле кегельбана, раскинулся большой запущенный сад. Здесь мы иногда играли в прятки. Запах переросшей крапивы, горький и опьяняющий, густые заросли орешника, в котором мы собирали орехи еще в детстве. Обычно я пряталась с кем-нибудь из молодых людей, возбужденная, один на один в темноте, не важно с кем, мы молча держались за руки, что-то происходило между нами, но что — не знаю и сейчас. Нечто подобное я чувствовала, когда мы бродили по лесу, уходили далеко от остального мира, разделялись по двое или по трое, собирали землянику, малину, грибы или слонялись без дела, перекликаясь, чтобы не заблудиться. Михал, Ян и все остальные предоставляли выбор партнера для таких уединенных прогулок случаю. Сейчас мне кажется, что я могла бы выйти замуж за любого из них. Если бы Михал выбрал мне в мужья кого-то другого, не Яна, быть бы мне сейчас женой того избранника.
Я не успела даже полюбить. Все происходило с неимоверной быстротой. Быстротой и неуклонностью, словно иначе не могло и быть.
Моя жизнь через Яна была связана с Михалом, потому что жизнь Яна составлял Михал.
И вот приехала жена Михала. Вдова трагически угасшего молодого таланта, надежды, музыкальной звезды, взлетевшей ввысь и сгоревшей в полете. Человек она несамостоятельный, но красивая, привлекательная, есть в ней что-то кошачье. Она привыкла с Яном пить чай, сидеть с ним за завтраком, обедом, ужином, принимать с ним гостей, потому что все гости, приходившие там к ним, были и ее гости. Так же она держалась и у нас. Но кто мы ей?
Однажды она бросилась под поезд, и Ян, как сумасшедший, кинулся в больницу, крикнув мне в дверях, что убьет себя, если она не выживет. Она выжила. Через неделю она пришла домой со сломанной рукой — паровоз отбросил ее в сторону. Сказала что-то про Анну Каренину. Это усилило мои подозрения, что все это случилось из-за него. Из-за моего мужа.
Тогда я уже знала, кто такая Анна Каренина. Я закончила среднюю школу, курсы пения, изучала русский и немецкий языки, прочитала многих классиков. Да, Анна Каренина не была для меня загадкой. В книгах есть много взятого из жизни.
Она и Анна Каренина! Разница великая. Анна Каренина кое-что знала о мужчинах. А что Женя знала о Михале? Так мне захотелось ей все сказать! Наклониться к ней, лицом к лицу, вплотную, носом к носу, и сказать: он был безумец, безумец, и я его любила. Взять бы ее за круглые плечи (какая шея, какие руки, и это когда война, революция, холод, голод, тиф, перестрелки, чего только они мне не рассказывали, вода замерзала в комнате, крысы и бог знает что еще, а ей хоть бы что!), стиснуть, чтобы она не могла шелохнуться, и сказать: я любила его, понимаешь, любила, Михал был мой; разумеется, он был хороший сын, примерный брат, прекрасный товарищ Галеку, например, и всем тем многочисленным приятелям, с которыми играл в теннис, в кегли, с кем играл в квартетах, квинтетах, кем дирижировал, он также целиком отдавался консерватории, Соберскому, Добровскому, Райхенфельду, Сурковым, Рознерам, да всех и не перечислишь, а скольким женщинам он принадлежал, да, он принадлежал всему миру, всему миру, но при этом он был ничей, он принадлежал лишь самому себе, в этом была его особенность. И Михал венчал меня с Яном, меня, а не тебя. В этом все дело.
Все, что Михал делал или говорил, выглядело так, будто он это делает или говорит впервые на земном шаре. Вот так же он обнял меня за городскими стенами. Было лето, мы шли по узкой тропинке, круто свернувшей от берега Лабы к редкому лесочку возле стен; пока мы шли вдоль реки, он молчал, улыбался, радуясь небу, реке, всему этому прекрасному дню, широко улыбаясь, заражая и меня своим настроением. У меня было такое чувство, что никто до нас не бродил по этим тропинкам, никто так не улыбался, никто никогда так не радовался этому летнему дню, как мы. И когда мы отошли от реки, он внезапно обнял меня за плечи и сказал: «Я хочу тебя!»
Он не говорил мне о поэтах, о вечной любви, о природе, полагая, видимо, что или я его понимаю, и тогда все слова излишни, или я его не понимаю, и тогда никакие слова не помогут. Он был уверен, что я его понимаю. Иначе он не произнес бы этих слов. Таков он был всегда. Жизнь принадлежала ему. Ты можешь включиться в его жизнь, как это было с Яном, думаю, с самого детства, и жить его жизнью. Да, он был благороден. Благороден по-своему. Но благородно ли взять твою жизнь и позволить тебе жить его жизнью?
Михал сказал: «Я хочу тебя!» — и этим все было решено.
Яну я потом говорила, что жалею только о том, что не я первая порвала с Михалом, потому что из Праги он мне ни разу не написал. Когда он снова приехал в Старый Град на летние каникулы, я ждала продолжения, порой с трепетом думала о нем как о муже: его ждала слава. Но не он пригласил меня на прогулку, а Ян. Договорились они между собой, что ли? Я об этом так и не узнала. Мы ходили с Яном, взявшись за руки, он приносил мне цветы. Я собирала гербарий и таскала Яна за собой. Тогда же я начала учиться, сдала экзамен за первый и второй класс учительской школы. Эту идею подсказал мне Михал.