30 июля Ян Желивский в горячей проповеди призвал пражан-гуситов силой войти в церковь св. Стефана на Рыбничке. Церковь эту католический священник незадолго до того велел запереть на замок, чтобы «чашники» не «оскверняли» ее.
— А после того, как отобьем этот храм, — закончил Желивский, — пойдем, братья мои и сестры, всем народом пражским к ратуше Новой Праги. Заставим советников вернуть семьям наших братьев, которые безвинно томятся в их подлом узилище!
— Приходите, братья, с оружием! — предупреждал тут же народ Ян Жижка. — На нас могут напасть!
В середине дня от церкви Снежной богоматери двинулась необычная процессия. Впереди шел, как всегда, Желивский с чашей. Но над головами паломников торчали вместо хоругвей острия пик, блестели лезвия секир, у поясов висели кинжалы, мечи. Рядом с Желивским шел Жижка.
Гуситы сорвали двери закрытой церкви. Затем двинулись к ратуше Новой Праги.
Остановились на площади перед ратушей. Несколько человек отделилось от процессии, чтобы войти в здание и потребовать у советников освобождения заключенных. Двери ратуши оказались заперты и завалены изнутри.
Толпа стала криками требовать советников на балкон. Те не заставили себя ждать, вышли и принялись осыпать сгрудившийся внизу народ проклятиями и злыми насмешками. Кто-то швырнул сверху увесистый булыжник, угодивший в чашу, высоко поднятую Желивским. Чаша полетела наземь.
Толпа сразу забурлила гневом:
— Смерть нечестивцам!
— За мною! — закричал Жижка.
Вмиг притащили откуда-то бревна. Двери рухнули под тяжелыми ударами. Разъяренные «чашники» ринулись по лестнице вверх. Они выбросили из окна бургомистра и пойманных советников. Внизу их приняли на копья и кинжалы.
При первом известии о мятеже королевский подкоморный двинулся к ратуше Новой Праги с тремястами всадников. Но увидел безмерную ярость народа и повернул обратно в Вышеградский замок.
Когда площадь опустела, на ней осталось лежать тринадцать изуродованных тел.
Все поняли теперь, что неминуемое свершилось и что возврата с пути восстания больше нет.
Набатный звон загудел над смятенным городом, скликая народ.
К ночи пражские гуситы собрались на сход общины Новой Праги. Под угрозой изгнания из столицы все должны были прийти вооруженными. Тут же на площади перед ратушей выбрали новых советников, бургомистра и четырех военачальников — гетманов. Гетманам вручили верховную власть над восставшей Прагой. Они должны были руководить вооруженным народом, если бы королевские войска попытались свергнуть поставленных сходом новых советников.
В ту ночь началось бегство из Старой Праги всех, кому страшно стало оставаться лицом к лицу с восставшими. Массами бежали немцы — монахи, купцы, богатые мастера. Многие чешские паны, жившие в столице, раньше дружественные гуситству, теперь спешили в свои поместья, отшатнувшись в ужасе от поднявшего оружие народа.
Известие о мятеже привело короля Вацлава в неистовство. Он грозился двинуть на Прагу войска, устроить «колбасникам и седельникам» кровавую баню, но быстро остыл, когда узнал, что многие города Чехии готовы последовать примеру столицы.
Вацлав утвердил выбранных народом советников.
Треволнения этих дней ускорили кончину короля. Случившийся с ним в августе удар, уложил его в могилу.
Как высоко поднялись уже тогда волны народного восстания, можно судить по рассказу летописца о похоронах короля:
«В шестнадцатый день августа месяца, почти в час вечерни, король чешский Вацлав, пораженный апоплексией, с превеликим стенанием и как бы рыканием львиным внезапно скончался в замке близ Праги. Из страха перед народом тело его перевезено было в ночное время в пражскую крепость и поставлено в часовне св. Вацлава. А через несколько недель увезено оттуда ночью же и в полном унижении в Краледворский монастырь, где король избрал себе место упокоения. Тело короля похоронили рыбаки, пекари и послушники этого монастыря».
Смерть Вацлава послужила поводом для новой вспышки народных волнений. По праву наследования трон теперь принадлежал Сигизмунду. Но для чехов не было имени ненавистнее этого: Сигизмунд сжег Гуса, оклеветал чешский народ и навлек на него ненависть соседей, не раз бахвалился в письмах и речах своих, что «ждет не дождется дня, когда утопит во Влтаве всех гуситов». Такого короля чехи не желали.
Гнев народа обрушился на тех, кто внутри королевства тянул сторону Сигизмунда, и прежде всего на богатых немцев и на монахов.
С новой, небывалой силой забушевало в те дни в Праге восстание чешского ремесленного люда и городских низов. Многие монастыри — «вертепы разбойников» — были разрушены и сожжены.