— Наверное, уже двенадцать?
Теперь я наконец рассмотрел ее глаза. Они не были ни голубыми, ни серыми, ни черными. Они были цвета анютиных глазок.
— Этот танец мы дотанцуем, но потом я должна идти.
Проигрыватель умолк. Сейчас девушка уйдет, и я, может быть, больше никогда ее не увижу. А может, так лучше? Чтобы в жизни у тебя была мечта — мечта о девушке с глазами цвета анютиных глазок. И снова я удивился самому себе. Откуда во мне столько романтики? Я всегда избегал ее. И вдруг — опять неожиданно для самого себя — я заговорил:
— Я даже не представился, хотя на уроках танцев нас учили этому прежде всего. Меня зовут Ян.
В «анютиных глазках» блеснули смешливые искорки.
— А я — Яна, — сказала она.
На этом беседа оборвалась, потому что около нас появился один из ее парней, не рыжий, а другой, и сказал, обращаясь ко мне:
— Извини, но я должен доставить сестру домой до двенадцати.
Я вернулся к нашему столику. Иван весело посматривал на меня, а Эва с видом оскорбленной герцогини проговорила:
— Моника звонила, однако ты, к сожалению…
— Она хотела сообщить тебе, что у ее отца опять в гостях какие-то иностранцы… — начал было Иван, но Эва не дала ему договорить:
— Что ты ему объясняешь? Ты же видишь, что его это не интересует.
В тот момент меня это действительно не очень интересовало. Я смотрел вслед девушке с соседнего столика, направлявшейся со своими спутниками к выходу. Ноги у нее были стройные, и я напряженно ждал, обернется она или нет.
Она не обернулась.
Тогда я выскочил из-за стола: должен же я был Спросить у нее, в каком магазине она продает пластинки.
Наконец «время дождей» прошло, и теперь каждое утро на голубом небе сверкало солнце. А в садах на нашей улице и на Кламовке слышалось пение птиц, будто они слетелись на певческий праздник. Мне казалось, что все это есть и во мне — небо, солнце и пение птиц. Ничто не могло лишить меня душевного спокойствия — ни обиженный Орешек, ни комментарии брата, ни работа в субботу.
Только я выскочила на улицу, как сразу же натолкнулась на нашу хозяйку, пани Балкову. Как всегда надев шляпу и перчатки, она подметала улицу, причем делала это с большим достоинством, а все потому, что пани Балкова — настоящая дама.
— Яна, у тебя петля на чулке убежала!
— Ну и что! Значит, ей так хочется, ведь сегодня отличный день. А вам не хочется куда-нибудь убежать?
Я, наверное, здорово ее обидела, но она сдержалась и лишь заметила, что настоящая дама никогда не должна бегать по улице и что мне пора уже об этом знать, потому что я достаточно взрослая.
Действительно, через семь месяцев и несколько дней я стану совершеннолетней. Но почему же пани Балкова обращается ко мне на «ты»? Разве это не дурной тон? Однако я слишком хорошо знаю пани Балкову. Если бы я даже вышла перед подъездом из «мерседеса» в туалетах от мадам Шанель и опиралась бы при этом на руку капитана Клоса, пани Балкова и тогда наверняка сказала бы мне: «Смотри не испачкай лестницу!» Она ведь убеждена, что настоящие дамы жили только в ее время. В то странное время, когда безработные — «Среди них попадались и образованные люди, Яна!» — за пять крон подметали тротуар и еще целовали ей руку. Это было время, когда она каждую пятницу варила для нищих целую кастрюлю наваристого супа из костей — ведь она состояла в благотворительном обществе!
Маму всегда раздражают такие речи пани Балковой. А для меня она нечто наподобие экспоната из паноптикума. Существо времен каменного века.
Напевая, я побежала через Кламовку. Как-то там мои крокусы? Когда я подбежала ближе, у меня даже дыхание перехватило: расцвели уже не два, а целых одиннадцать крокусов! Я наклонилась к ним, и на чулке побежала еще одна петля. Ничего, куплю себе новые на Пльзенской. Ведь неопрятная продавщица — это не продавщица. А сейчас я особенно слежу за собой. Накручиваю волосы, по четверть часа причесываюсь, даже купила себе щеточку для ресниц, всякий раз долго раздумываю, что надеть, и терпеливо коплю на красное кожаное пальто.
Почему я это делаю, спросите у меня, милые крокусы? Потому что он обязательно придет. «Меня зовут Ян. — А я — Яна». Всего две фразы, а в них целая история…
Когда Ян появился в гардеробе и спросил меня, в каком магазине я работаю, Орешек страшно разозлился. И я медлила с ответом, видя его состояние. А еще чтобы мой новый знакомый не подумал, будто я обрадовалась его вопросу. Он очень красивый парень, а такие всегда высокого мнения о себе. Но потом я все-таки назвала адрес магазина. И нарочно громко, чтобы ребята знали: не только они, но и другие мной интересуются. Все равно они танцевали со мной только до тех пор, пока не начали спорить о том, что следует покупать — старую «аэровку» или «опель». С этого момента они не обратили бы внимания даже на Венеру…