Многие видят только хорошее в сотрудничестве Янки и Егора… Все познается в сравнении, посему не удивляйтесь обилию летовского имени в этой статье. Получилось так, что известность Янка приобрела во многом благодаря Летову — все ее альбомы выпекались на ГрОбовской кухне, на иногородние концерты Яна выезжала вместе с ГО. В результате большинством аудитории Яна стала восприниматься с непременной привязкой к Егору — «творческой ветвью ГО», а ее группа ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ — лишь как одна из целой обоймы сибирских панк-групп. Саму Яну такое положение дел, видимо, устраивало — я не случайно упоминал о самых первых ее песнях, — медленно, но верно Янка влезла в тесные границы панк-рока, а ее песни постепенно приобрели не свойственную им ранее агрессию. Участие Летова в музыке ВЕЛИКИХ ОКТЯБРЕЙ давало себя знать: тяжелый, сырой, «фирменный» ГрОбовский звук, кривые, визжащие гитарные ходы… Несомненно, в некоторых случаях это ощутимо помогало в восприятии отдельных моментов:
С виду ложь — с гуся кровь, побежит со щеки,
Ни пропить, ни пропеть, ни слепить черепки,
Ни крестов, ни сердец — все злодейская масть,
Убивать-хоронить — горевать-забывать.
Поливает дождем первородная мысль,
Размывает дорожки — гляди, разошлись,
В темноте все в одну, все одно к одному
Не мешает другому
Лицу все к лицу.
Все к лицу подлецу, как родному отцу,
Не рассказывай, батя, и так все пройдет.
Чередой дочерей, всем раздеться, лежать,
Убивать-хоронить — горевать-забывать.
Побежали глаза по стволам, по рядам.
Покатилось лицо по камням, по следам
Безразмерной дырой, укрывая траву,
Насовсем позабыть — разузнать, да уснуть.
Только солнечный свет на просветах пружин,
Переломанный ужас на проломах дверей,
Несгибаемый ужас в изгибах коленей
В поклон до могил деревянным цветам.
(1990)
Но все равно сквозь грохот, дым и скрежет пробивалось то чистое и ясное, не укладываемое ни в какие музыкальные определения, что собственно и есть янкины песни.
Ожидало поле ягоды,
ожидало море погоды,
Рассыпалось человечеством —
просыпалось одиночеством,
Незасеянная пашенка,
недостроенная башенка,
Только узенькая досточка,
только беленькая косточка.
Не завязанная ленточка,
недоношенная доченька,
Отвязала белой ниточкой,
обмотала светлым волосом
И оставила до времени
вместе с вымытыми окнами,
Вместе с выцветшими красками,
вместе с высохшими глазками,
С огородным горем луковым,
с благородным раем маковым.
Очень страшно засыпать…
(«Выше Ноги От Земли», 1990)
Янка писала именно песни, не требующие никаких украшений, никаких определений; чистые и открытые, не принуждающие человека к действию, а призывающие задуматься о себе, о мире. Но песни эти, в свою очередь, отнимали много жизненной силы у их авторов. Их было очень немного — людей, занимающихся именно песней, к ним я отношу Янку и Башлачева. И обоих сейчас уже нет в живых.
Песни Янки, прежде всего — горький плач, тяжелые, через боль спетые откровения, страшные в своей безысходности.
Так иди и твори, что надо,
не бойся, никто не накажет.
Теперь ничего не свято…
(«Порой Умирают Боги», 1985)
Мы под прицелом тысяч ваших фраз,
А вы за стенкой, рухнувшей на нас…
(«Мы По Колено…», 1987)
Проникший в щели конвой заклеит окна травой,
Нас поведут на убой.
Перекрестится герой, шагнет в раздвинутый строй,
Вперед, за Родину в бой!
И сгинут злые враги, кто не надел сапоги,
Кто не простился с собой.
Кто не покончил с собой —
Всех поведут на убой.
На то особый отдел, на то особый режим,
На то особый резон.
(«Особый Резон», 1987)