Торп очнулся, почувствовав, что кто-то вытирает ему лицо.
Бинг еще позже Абрамеску пришел за своим ужином.
— Что такое? — пропищал Дондоло.
— Всыпать бы тебе за это, сукин сын, — сказал Бинг.
— А ну! — сказал Дондоло, — давай, выходи! — Он был почти уверен, что Бинг не станет драться. Это грозило бы Бингу военным судом, во всяком случае в части, которой командовал Люмис. Бинг — не такой дурак.
— Выходи! — подзадоривал Дондоло.
— Ишь, как вам не терпится! — Бинг колебался. Дондоло, вероятно, побьет его. К тому же — военный суд. А листовка, война? Важнее драться с немцами, чем с Дондоло. Германия, германская армия, нацистская партия — это миллионы таких Дондоло. Но как воевать против них, если в своих же рядах имеются Дондоло, неистребленные и неистребимые?
— Выродки несчастные! — Дондоло сплюнул. — Все они выродки. Евреи! Иностранцы! Что такое?
Дондоло вдруг осекся. Наступило неловкое молчание. Внезапно земля дрогнула под ногами; раздался глухой гул: американские орудия отвечали немцам.
— Пошли, — сказал Абрамеску. — У меня пропал аппетит.
— Вейданек! — позвал Дондоло. — Так и быть, дай им поужинать.
— Идите сюда, ребята! — крикнул Вейданек. — Получайте!
— Спасибо, не хочу, — сказал Абрамеску, — небось, все остыло.
Дондоло пожал плечами: — Сами виноваты, надо приходить вовремя.
— Я хотел бы спросить вас кое о чем, Дондоло, — Бинг захлопнул котелок и подошел к сержанту. Дондоло невольно попятился. Он знал, что зарвался. Есть вещи, которые можно думать, можно даже говорить в кругу друзей, но которые нельзя выбалтывать при всех, во всяком случае не сейчас. Что Бинг от него хочет? Бинг — хитрый, он может заманить в ловушку.
— Во имя чего, по-вашему, ведется эта война? — сказал Бинг. — И ради чего вы воюете?
Дондоло напряженно думал. Это было нелегко — бешенство, охватившее его, еще не улеглось. Дондоло не привык рассуждать после драки. В его компании в таких случаях звали полицию или бросались наутек. Но, может быть, эти люди такие трусы, что они хотят вступить в переговоры, помириться, сделать вид, будто ничего не случилось. Если Бинг идет на мировую, что ж, он не возражает. Как никак, а он зашел слишком далеко.
— Я? — уклончиво сказал он. — При чем тут я? Меня призвали — и все.
— Меня тоже призвали. По закону о мобилизации. Но вы же могли отказаться.
— Еще что! И попасть в переделку?
— Вы и так попали в переделку. Слышите, как палят! Момент — и готово. — Бинг щелкнул пальцами.
Дондоло не ответил.
— Должны же вы иметь хоть какое-то представление о том, за что вы умираете.
— Я не собираюсь умирать.
— Понятно, не собираетесь, — спокойно сказал Бинг. — Но это легко может случиться.
Лорд, главный механик, который за все время не проронил ни слова, закурил сигарету и сказал: — Дурацкие разговоры.
— Что такое? — сказал Вейданек, неестественно засмеявшись.
Снова заговорила германская артиллерия — на этот раз ближе. Канонада ясно слышалась в тихом вечернем воздухе.
— Глупые разговоры, — повторил Лорд, но без убеждения.
— Вы боитесь смерти, — сказал Бинг. — И не хотите говорить об этом. Конечно, вашим ребятишкам плохо пришлось бы.
— Оставьте моих детей в покое! Это вас не касается!
— Зато вас касается. Вы ради них воюете?
Дондоло опять начал свирепеть: Бинг ударил его по больному месту. Ларри и маленький Саверио — даже упоминать о них здесь нельзя. Ему казалось, что это накличет на них беду, и на него тоже.
— Хватит! — сказал он. — Конечно, я воюю ради детей. И я твердо намерен вернуться к ним. Только из-за таких, как вы, мне и пришлось покинуть их. Если с ними что-нибудь случится, тогда держитесь! Подумать только — тронули каких-то евреев, и вся американская армия плывет через океан! Этот их Гитлер отлично знал, что делает, и Муссолини тоже. Все — шиворот-навыворот. Нам надо было воевать вместе с ними против коммунистов. Коммунисты разрушают семью, все на свете…
— Идите сюда! — сказал Лорд, — берите ужин.
— Я сейчас подогрею кофе, — крикнул Вейданек.
— Нет, спасибо, — сказал Бинг.
* * *Они стояли втроем на подъемном мосту и, перегнувшись через перила, вглядывались в черную поверхность рва, на которой кое-где в лунном свете белели водяные лилии. Из кухни доносились приглушенные голоса Манон и Полины.
Торп бросил в воду камешек и прислушался к всплеску. На какую-то долю секунды лягушечье кваканье умолкло.