Милли (отодвигается). Вы забыли, что было вчера. Вы не взяли меня с собой, когда бежали!
Франц. В страшную пустыню?! Там песок и ветер. Меня вдруг охватили сомнения.
Милли. Немецкая девушка всегда должна быть возле своего нареченного.
Франц. Но ведь там было так опасно! Я не мог рисковать вашей жизнью.
Пауза. Милли пытается собраться с мыслями.
Милли. Гофман пишет, что нельзя рисковать только любовью. А жизнью моего отца вы ведь рисковали?
Франц. Длинная, бесконечная дорога. Степь. Пастухи, которые ходят, словно апостолы, возле отар. Вы бы почувствовали страшное отчаяние. Вас жгло бы солнце и швырял на землю ветер. Вас бы мучила жажда.
В больницу пробегают Венгер и милиционер.
Милли. Но я была бы с вами, Франц.
Франц. А смерть, Милли?
Милли. Я боюсь только лотереи. Вы вытащите другой номер, не меня.
Франц (прижимает). Чего же вы гневаетесь, Милли?
Милли (отодвигается). Вы не взяли меня с собой. Я хотела быть немецкой девушкой.
Франц. Вы и так немецкая девушка. Поцелуйте меня — мне уже нужно идти на собрание.
Милли (заставляет себя говорить спокойно). Так вот она — ваша любовь?! Собрание, дела. Лотерея?!
Франц. Вы смешная, Милли. Я — инженер, я — мужчина. Я не могу объяснять вам свои дела. Вы не поймете их… Что вы мне ответите, если я вам скажу, что честность может выглядеть в степи, как преступление?
Милли (встает, громко). Ваши дела меня не касаются! Я оставляю их вам! Я — смешная? А вы недостойны немецкой девушки. Вы — трус! Вы бежали от меля, потому что совершили какой-то непристойный поступок! Прочь! Я вас не знаю!
Франц вскочил на ноги. Протянул руку к Милли, но она замахала руками.
Франц (оторопев). Подождите… Минуточку… Я же люблю вас, Милли…
Милли. Прочь от меня!
Франц медленно отходит, Милли падает на скамью и начинает плакать.
Милли (сквозь слезы). Бы еще меня не знаете, Я вас застрелю и не заплачу…
Плачет. Из больницы выходит взволнованная Венгер.
Венгер. Вот тебе и на! Чего это вы плачете?
Милли. Нихт любит… Лотерея…
Венгер. Ну и леший с ним! Пошли со мной. Успокойтесь.
Милли. Нихт понимат…
Венгер. Дьявол ему в печенки, вот что! Пошли со мной. Никогда я не поверю, чтобы две женщины да не поняли друг друга. Да еще и в наших таки делах.
Милли (плачет), Нихт понимат.
Венгер. Ничего, поймете. Я вот была у нос гели моей Майки. Жар. Температура, плачет, бедная. Узнала меня и начала жаловаться. Такая беспомощная, доверчивая. Верите, даже заплакать хотелось. Пошли.
Милли поднялась. Пошли. Дальнейший разговор — в движении.
Венгер. Моя Майка — необыкновенный ребенок. Когда я прихожу, бывало, с работы, она садится ко мне на руки и рассказывает новости. Язык у нее, конечно, детский.
Милли (жалобно). Нихт понимат.
Венгер. Я ее тоже не совсем понимаю. Отец — тот лучше ее знает. Он больше бывает с нею. Нужно вот не затянуть собрание и снова к ней побежать.
Милли. Нихт понимат.
Церковь-столовая. Людей уже собралось порядочно. Входят Седой и Гвардия. Продолжают разговор.
Гвардия.…города всегда будут городами. Никто не собирается их разрушать.
Подходят к директору и председателю завкома.
Седой. Я не говорю, что диктатура пролетариата разрушит города. Мне подумалось вот: сколько есть дармоедов в наших городах. Живут и… живут… И ни к какому классу, говорят себе, не принадлежат. Потом я подумал, что много наших городов развалится и погибнет. Красота!
Директор. Что это ты выдумал?
Седой. А то, что будут города возле групп больших заводов или там, где столицы республик. Остальные города постепенно развалятся. Это диалектика.
Гвардия. Это вы на лекциях прорабатываете?
Седой. Лектор объяснял нам о том, откуда пошли города. Выходит — все из экономики. Ну, а теперь экономика другая, вот и соображай сам.
Председатель завкома. Ты бы пояснил нам подробнее.
Седой. Это я шел так и подумал: что будет с теми городами, которые не являются промышленными центрами и столицами? И надумал: „Города были центрами торговли“. Были? Факт! „Ремесленные центры“. Были? Факт! „Крепости от врагов“. Были? Тоже факт! „Резиденции князей“. Были? Безусловно, факт. Теперь нет ни одного, ни другого, ни третьего, ни десятого факта. Эти города разваливаются. Красота?