Гулак. Нужно было послать куда-нибудь!
Карпо. Посылал.
Гулак. Нужно было припугнуть.
Карпо. Пугал. Он деньги заплатил, чтобы я его пустил туда! Ну, я и пустил. Разве лучше было бы прогнать? Так еще не поздно. Хлюпну кружку воды — мигом побежит.
Гулак. Пускай. Возможно, и на самом деле так лучше. В таком месте он не страшен. Постелю-ка я и свой плащ сверху. (Стелет.) Смотри мне, не проворонь. Остальные придут, сразу же и начнем. Какой знак дашь часовым?
Карпо. Дымок от самовара. В случае опасности — они крикнут нам голосом филина…
Гулак. Молодцы, семинаристы! Из вас будут люди! Хорошая конспирация и охрана — прекрасное начало дела.
Карпо. Тем временем я буду посматривать на мою свинью в свинарнике, пане Микола… (Отходит к вербе, внимательно осматривается, поправляет укрытие, потом останавливается возле самовара, следит за тропинкой.)
Оксана. Не могу опомниться, господин Гулак. Будто во сне все произошло. Обмотали тряпками копыта коням, колеса, чтобы нигде не звякнуло. Через лес да через яры, волы цепляются рогами, дети притихли, никто не заплачет… А сзади гремит бой! Это солдат, который с нами шел, войску голову морочил, глаза отводил.
Гудак. Как же он отводил, Наталка?
Оксана. А так. Собралось их несколько человек — все, кто был с огнестрельным оружием. Папское медное ружье набили, показывают себя совсем не с той стороны, куда мы все двинулись. Ружье раза три — гух-гух-гух! Слышны были выстрелы ружей, а мы удираем. Затем вовсе ничего не стало слышно. Тогда кобзарь Остап остановил нас и говорит: "Стойте, дети, отдыхайте, я пойду за Тарасом, да за солдатом, да за Охримом, да за дедом Иваном…" Пошел Остап, а ночь, как смола. Если бы был зрячий, ни за что не нашел бы дорогу! А слепому все равно — что ночь, что день.
Гулак. Разве Тарас Григорьевич тоже в бой ходил?!
Оксана. И не один раз. Набрел на них кобзарь Остап, а они сообща яму копают — лежит дед Иван, простился со светом. Пуля в грудь попала. Похоронили деда, догнали нас и стали советоваться. Велели мне с Тарасам Григорьевичем трогаться в Киев.
Гулак. Как там люди, надежны, не повернут назад?
Оксана. Очень надежные! Пока с ними кобзарь Остап, да солдат Ефрем Иванович, да наш Охрим-кузпец, будут идти без страха!
Гулак. Не оставим их в беде! (Вдруг.) Как вас зовут?
Оксана. Оксана… Простите, Наталка…
Гулак. Нельзя забывать! И свою новую фамилию, и как хозяйского пса зовут.
Оксана. Балан, кажется.
Гулак. Нужно — без "кажется"! Идемте в сторону, сюда идут. (Отходят в сторону.)
Карпо (снова начинает раздувать пустой самовар). Что-то у меня поджилки трясутся! Три человека идут.
Один офицер. Вот, брат, влип! Помяни господи царя Давида и всю кротость его!
Подходит молодой подпоручик Кушин, студент-болгарин Димитр и бывший студент-поляк Адам. Последние двое в романтических плащах, гражданских фуражках.
Кушин (откашливается, многозначительно поглядывая на Димитра и Адама). Вот мы и на месте. Кажется, не опоздали.
Адам (закрывает плащом подбородок). Он ждет условного знака!
Карпо (прекращает дуть). Это моего занято, господа хорошие!
Кушин (подкручивает усы). Дуешь?
Карпо. Ду… дую…
Кушин (подкручивает второй ус). А дыма нет?
Карпо. Нет дыма без огня?
Кушин. Как по нотам.
Карпо. Проходите вон туда, за деревья, громко не разговаривайте и не торчите на открытом месте.
Кушин. Это, голубчик, бывший студент университета Адам.
Карно. Хорошо, хорошо… Я не из любопытных.
Кушин. Это, к вашему сведению, — тоже студент, с Балкан.
Карпо. Незачем мне все это знать!
Кушин. Я всегда стою за необходимость более широкого привлечения лучших людей к восстанию.
Карпо. Тише.
Кушин. Декабристы полагались на офицерство) Нонсенс, господа. Мы будем умнее. Республика не терпит дискриминации. Вы слыхали о кружке Петрашевского в Петербурге? Это совсем другое.
Карпо. Христом-ботом молю вас, замолчите!
Адам. Пан служка прав, идемте.
Димитр. Неуместное слово тяжелее камня.
Все трое выходят, Карпо снова возится у самовара.