— Санкционирую, господин майстер. Больше ему здесь делать нечего. Вы слышали, что старосту-таки прихлопнули? Мужлан, не знает простого правила — один раз не добили, в другой раз поправят!.. Эй, что там за шум?
Входит Кривой Яшка, он же — господин Яблочко, в виде "военнопленного": опорки, лохмотья, зарос бородой.
— Ваше благородие, — обращается он к майстеру полиции, — меня не устраивает такая жизнь!..
— Как вы смели отлучиться из лагеря?! — орет полицейский. — Где ваша конспирация, сволочь вы этакая! Марш назад! Этот оболтус, комендант лагеря, провалит мне все дело!
— Не кричите, господин майстер, не велика птица!
Полицейский, задохнувшись от негодования, начинает молча обрабатывать Яшку плеткой.
— За что?! — извивается Яшка. — Не имеете права! Господин гестаповец, заступитесь! Ой! Убивают! Спасите! Помилуйте! Себя не пожалею для дела! Посылайте хоть к черту в зубы! Ой, довольно! Ой, не бейте!..
Яшка падает к ногам полицейского и пытается обнять их.
Гестаповец от души хохочет.
Рентгенкабинет в больнице. Ночь. Сидят в белых халатах связной и Иван Валерьянович.
— Очень коротко, Иван Валерьянович. В больнице тоже могут быть свои неожиданности. Но, раз передатчик здесь, приходится устраиваться. Радистка дала центру знать о себе, и на этом помолчите несколько дней. К райкому советую пока не обращаться, чтобы не навести на след ищеек. Никто из состава ваших групп не затронут?
— Нет. Жертва только одна…
— Понимаю ваше горе…
— Я не могу убедить себя, что Луизы больше нет…
— Успокойтесь. Вам нужен трезвый рассудок — на вас ответственность за судьбу людей. Не хочу утешать — к жене вашей они применят крайние средства… Можете взять себя в руки?
— Хорошо. Какие еще предложения?
— Я убежден, что мы поступим правильно, устроив гитлеровцам хорошую встряску нервов. Попрошу только, чтобы подготовляемые вашими группами мероприятия совпали с моим делом. С концлагерем у вас связь работает?
— Да. Можем передать даже оружие.
— Хорошо. Пускай ваш человек привлечет там Петра Гриценко. Со своей стороны, я пошлю в концлагерь двух своих людей с особыми заданиями. Свяжите их с вашими. Когда это может произойти?
— Хоть завтра. Группа военнопленных систематически работает на каменоломне. Можно спрятать там с ночи ваших ребят, они смешаются с лагерными и так попадут к вечеру в лагерь… Кривой Яшка их не знает в лицо?
— Нет, не знает. Поэтому я и хочу, чтобы при нем были мои люди. Итак, я назначу вам день, когда должна будет взорваться верфь и учинено нападение на аэродром… Это прикроет, кстати, и мои действия…
Кабинет начальника гестапо в южном городе Н. Обершарфюрер глубокомысленно упражняется перед большим зеркалом в различных позах. В левой руке у него иллюстрированный журнал с фотографиями Гиммлера.
Вот одна поза: райхефюрер СС принимает парад.
Обершарфюрер принимает похожее положение тела.
Райхефюрер СС в задумчивости за столом.
Обершарфюрер добивается нужной постановки корпуса.
Гиммлер держит на руках девочку.
Эсэсовец пытается пристроить валик от дивана себе на колени. Ничего не получается. Швыряет валик на пол и звонит. Входит переводчица.
— Сюда, фройляйн! — говорит эсэсовец, похлопывая себя по коленке. — Ну, что вы на меня смотрите, как кукла?
— Господин обершарфюрер, — нерешительно возражает переводчица, — что могут подумать служащие?
— В преисподнюю служащих! — орет офицер. — Идите сюда и садитесь! Я готовлюсь к любительскому спектаклю, фройляйн. Мне надо приласкать одного ребенка.
Фройляйн покорно подходит к офицеру и садится к нему на колени. Эсэсовец, забыв о своем первоначальном намерении, щиплет переводчицу. Фройляйн игриво взвизгивает.
От дверей кабинета раздается оглушительный хохот: Ха-ха-ха! Узнаю привычки молодости! Никогда не терять времени! Ха-ха-ха!