Катенька к тому времени выучилась на повара. Зиму работала в колхозной столовой. И хлеб пекла, и обеды готовила. А летом работала в поле на прополке и на ферме дояркой — куда направит колхоз.
В то время в соседнюю деревню приехала молодая учительница Прасковья Сергеевна. Приехала она из Москвы видно, распределение ей такое дали. Стала деток набирать в первый класс. Записали и Раечку, хоть ей и рано еще. Да учительница уговорила. Сказала, что чем раньше дети начинают учиться, тем способнее они к наукам.
Учительницу поселили в заброшенном доме. Крыша у дома протекала, стены грозили обвалиться. Направил колхоз Саньку Цыпаева починить учительский дом. Нехотя с утра побрел он на работу — одному весь день с учителкой куковать!
Работы было непочатый край. На две недели точно хватит. Неделю Санька работал спокойно — учительница приводила в порядок свое новое жилище. Еще было лето, и занятия в школе не начались, потому Прасковья была дома.
Колотил Санька топором по стене, а она рядом бегала:
— Александр Алексеевич, вам, может быть, водички попить принести?
— Нет, гвозди вон те дай, — буркнул Санька, а самому приятно было — никто его еще так не называл. Дожил почти до тридцати, а все вокруг — «Санька» да «Шурка», как мальчишку кличут.
— Александр Алексеевич, в комнату проходите, кушать будете? — обращалась к нему Прасковья.
— Дома поем, — уходя, бросил ей Санька.
«Чудная какая-то: “в комнату”, “кушать”, как с луны свалилась. Вот что значит образованная и культурная. Факт! — про себя бормотал Санька. — Не то что наши бабы — “иди в избу да ешь садись…”»
На следующий день Санька снова пошел к учительнице. Крышу чинить.
Сидел он на крыше, а Прасковья внизу с книжкой. Долго она молчала, глядя на Санькины мускулистые руки и загорелую спину. Настоящий мужик! С таким не страшно и на край света пойти. Своей широкой грудью от всех невзгод укроет… Не то что городские хлюпики, вот бы мужа такого… Правда, образования у него, конечно же, нету… Хорошо, если четыре класса.
— Чего смотришь, аль не так что-то делаю? — оборвал Санька Прасковьины мысли.
— Любуюсь на вас, Александр Алексеевич. Вот, думаю, настоящий русский мужик, с его силой и статью. Именно такие и боролись за нашу Коммунистическую партию! Такие и победили буржуев! А вы не комсомолец?
— Комсомолец, комсомолец, — усмехнулся Санька, вспоминая о том, как попал в комсомол.
— А в школе вы учились? — еще с большим интересом спросила Прасковья.
— Семь классов кончил.
— Ой как здорово! — уже неприлично восторженно воскликнула собеседница. — А что вы любите читать?
— Я стихи люблю, — почесывая в затылке, ответил Санька.
— Да, я тоже люблю, Маяковского:
— Не-е, мне больше про деревню нравится, про природу:
Ну да ладно балаболить — мне работать надо, — отвернулся Санька.
К вечеру Прасковья выглянула в окно, позвала Саньку ужинать.
— Я домой пойду, меня жена к ужину ждет, — отказался тот.
— Александр Алексеевич, не кусаюсь я, садитесь со мной кушать, я хоть отблагодарю вас, — настаивала Прасковья.
— Сказал же — дома поем, ждут меня, — складывал Санька свой инструмент.
— Что у вас за предрассудки в деревне! Я вас на обед зову, а вы меня обижаете, как будто что непристойное предлагаю. — Учительница тряхнула белыми кудрями и исчезла из окна.
Санька зашел в дом.
На столе стояло большое расписное блюдо с тонко нарезанными кусочками мяса, сыра. Все это было украшено розами из помидоров и моркови (видать, в город за продуктами ездила — здесь такое не продают, а сама она не держит огорода). Тут же стоял графин из резного стекла, с вином, видно, а рядом — бутыль самогона. В тарелке с прозрачным бульоном плавали листья какой-то травы и половина яйца. «Да уж! — подумал Санька. — Есть тут точно нечего, но красота какая!»
Тут только он поднял глаза на учительницу.
Прасковья была одета в сарафан, кофты под ним не было. Было видно, как яркая родинка повыше левой груди поднималась и опускалась в такт дыханию. Зеленые, как изумруд, глаза в полумраке неестественно ярко блестели. Светлые кудрявые волосы прядями рассыпались по плечам.
— Я окна зашторила, а то душно сегодня. Присаживайтесь рядом со мной, не бойтесь, что я, зверь какой? — жестом пригласила его Прасковья.