Зашли в низкую темную избу. Древняя, морщинистая старуха сидела за столом со свечой. В черном балахоне, черном платке. Ни дать ни взять Баба-яга из страшной сказки.
— Что, жену привез? Оставь ее, иди на крыльце подожди, позову потом. — Бабка медленно встала и пошла к Катеньке. — Ты не бойся меня, дочка, не ведьма я и не колдунья. Я молитвами лечу и травами. Я ведь монашка, да разогнали нехристи наш монастырь, иконы пожгли, а там склад зерновой сделали. Я про человеческую душу много знаю, все болезни от нее.
— Знаю я, баба Фрось, что не колдунья, иначе не пошла бы к тебе. — Катенька без сил опустилась на табуретку, поставленную бабкой.
— Ну, рассказывай, зачем пришла. — Ефросинья встала сзади Катеньки, положив свои сухие руки ей на голову. Свеча на столе затрещала и закоптила.
— Нет у меня мочи больше. Совсем нету. И жизнь мне не в радость. Врачи сказали, что у меня зоб, лекарств выписали. Уж месяц пью, а мне все хуже и хуже. Лежу весь день, сил нет подняться на работу. — Руки у Катеньки бессильно опустились.
— Таблетки пей — худа от них не будет. Да только не помогут они тебе. Здесь ты сама себе помощница. Видно, потеряла ты много. Эта война проклятая всем тяжело далась…
— Брат у меня погиб, вслед за ним отец умер. А потом и доченьку маленькую схоронила. Нет мне прощания. Нет мне жизни…
— Это, дочка, не тебе судить. У тебя поди еще дети есть. Ты об них подумай. Закрой глаза да тихо сиди.
Ефросинья взяла со стола свечу и пошла вокруг Катеньки:
— Прими, о Всеблагословенная и Всемогущая Госпоже Богородице Дево, сия молитвы, со слезами тебе ныне приносимая от нас, недостойных раб Твоих, по Твоему целебному образу… — шамкала губами старуха. Катеньке было слышно, как трещит свеча в старухиных руках. А потом закружилась у нее голова. Потерялась она и не помнит, сколько времени сидит у бабки — минуту или полчаса. Очнулась, когда Ефросинья поливала ей на голову воду из крынки.
— А теперь сама читай «Богородицу» вместе со мной сорок раз.
— Богородице, Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою. Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших, — шептала Катенька вслед бабкиным словам.
Долго читали они молитву. Катеньку бросало то в жар, то в холод. Терялось сознание, как во сне все было, вроде и не с ней. Опять облила ее Ефросинья холодной водой, тогда только очнулась Катенька.
— Вот что, девонька. Проклятие на тебе сильное. Видно, сама себя ты так извела. И никто тебе не поможет, пока ты сама себя не простишь. Подумай о дочке своей помершей, как ей там живется, если ты о ней день и ночь слезы льешь. Она себе на том свете места до тех пор не найдет, пока ты плакать по ней не перестанешь. Бог ее к себе забрал, а ты Богу противишься! — Старуха потрясла перед Катиным лицом тощим указательным пальцем. — Грех это великий — уныние. Дай покой своей дочери! Не мучай ее память. Вспомни о других детях, о муже своем вспомни! А то и на них твоя хворь перейдет. А теперь ступай, давай помогу. И когда молишься, проси себе у Бога душевного покою. — Взяла старуха Катеньку под руку, вывела на крыльцо.
Ахнула Катенька — рассветает уж. Это она всю ночь, оказывается, у Ефросиньи пробыла. На ступеньке сидел Санька, дремал.
— Забирай свою жену, — окликнула Ефросинья Саньку.
— А я уж думал, что не дождусь, сморило меня, — подскочил Санька и, взяв осторожно Катеньку на руки, уложил на телегу.
— Да, вот что, муженек, послушай. Встанет она скоро, все наладится у вас. Только ей бусы нужны янтарные, чтоб через них болезнь вышла. Обязательно купи, и пусть не сымая носит. А через год, — Ефросинья хитро посмотрела на Саньку, — зовите меня в повитухи. Сын у вас будет. — Ефросинья развернулась, не оглядываясь, ушла в дом, так и оставив стоять Саньку с раскрытым ртом.
Привез он Катеньку домой радостный и счастливый.
После работы, собрав все сбережения, сразу сел на велосипед и поехал в город за бусами. Да не то время, чтобы бусы продавать, — нет их нигде. Всех родных и знакомых объехал Санька в городе и в окрестных деревнях, в каждом магазине побывал, а бус не нашел. Обратно приехал Санька уже глубоко за полночь, угрюмый. Потом ездил в другой город за сто верст на автобусе — тоже ничего не нашел.
На третий день стал спрашивать у всех подряд деревенских баб, где бусы ему купить для жены. Ему подсказали, что около дальнего села Низовки стоял вчера табор цыган. У них завсегда янтарь бывает.
Двинулся Санька этим же вечером к цыганам. Да застал от их табора одни уголья костра, уже и не дымящиеся. Ушли, значит, да не сегодня, раз уголья потухли. Постучал в Низовке в крайний дом, открыл ему здоровенный детина неприветливого вида.