- Боги... - Царевна прислонилась к стене. Шар издал нечто вроде вопросительного звона: "Ммм?".
Гелананфия была так ошеломлена и обижена, что, как ни легко было ей простить любимого, она решила помучить его немного в отместку.
- Ну ладно, как пожелаешь. Мне следовало догадаться, что тебя на месте цепью не удержишь. Вместо твоей руки приму твое сердце. Зазудели пятки,? Вот и отправляйся в Эйсилион, привези мою мать и братца Венирриена. Передай им, что можно возвращаться домой.
- Прочла их Гелананфия? - спросил Сафаендер, подняв, наконец, голову от разложенных писем.
- Да, - ответила Танфия.
Они сидели на выходившей во двор широкой тенистой веранде. Плясали на солнце струи фонтана, веранда была увита лозами и уставлена горшками с папоротниками, так что переход между домом и садом был незаметен. Трудно было поверить, что после битвы прошло всего пару дней.
- Она сказала, что разницы тут нет. Изомира достаточно долго прожила с Гарнелисом, чтобы не опасаться за свою жизнь. А он просил ее о помощи, когда она его убила.
- Смягчающих обстоятельств она не видит?
- Нет. Изомира - тоже. Я с ней снова виделась, и она настаивает, чтобы ее держали в тюрьме, что она там вполне счастлива, она это заслужила... Боги, я теперь ее еще десять лет не пойму! В общем, я подумала... если ты решишь написать пьесу или роман о последних днях царя Гарнелиса, письма Имми тебе помогут.
- Написать бы следовало. Когда-нибудь я за это возьмусь. Но не сейчас.
- Почему?
Всякий раз, когда поэт запинался, мрачно глядя в никуда, девушке страшно становилось представить, что же ему мерещится.
- Слишком близко. Я никогда не писал прежде о том, что касалось меня самого. Как могу я слепить пьеску из того, что меня едва не погубило, а потом смотреть каждый вечер, как ее разыгрывают на сцене?
- Прости. Глупый был вопрос.
- У твоей сестры хороший стиль, - заметил Сафаендер. Он откинулся в кресле и рассеянно взъерошил черные с серебром волосы. - Но я не могу воспользоваться тем, что она пишет, потому что это ее история - не моя. Было бы бесчестно выдать ее труд за мой. Ее письма следует издать в нынешнем их виде, поведать людям, что же случилось в Янтарной цитадели. Я это устрою.
- Ох... - Танфия улыбнулась. - Замечательный ты человек, знаешь.
- Честный - может быть. Замечательный? Едва ли.
- Саф... - Танфия уже догадалась, о чем он заговорит теперь.
- Я мог бы написать поэму о юноше, который лишился всякого страха, потому что знал о близкой смерти, и все же не боялся ее. Который увел своего коня с поля боя, лишь бы не подвергать его опасности. Который погиб, спасая жизнь труса.
- Это стало бы прекрасным памятником. Только не надо себя мучить.
- Руфрид винит меня за то, что случилось с Линденом. И почему нет? Я струсил, а он защищал меня.
Танфия подошла к нему; он привлек ее к себе, усадил на колени, обнял.
- Это правда, - прошептала она ему в макушку, - что ты соблазнил Линдена?
Тело его напряглось.
- Это кто наплел?
- Не все знают тебя так же плохо, как я. Столько раз я тебя видела с Линденом, столько раз еще в Энаванейе думала, что ты бродишь один или сидишь с Гелананфией...
- Не стану отпираться, Тан - я хотел его. Я любил его.
- А я думала, ты меня любишь.
- Да!
- А еще мне рассказали, что в своей время с тобой переспал каждый в твоей труппе. Они остаются с тобой, когда ты их бросаешь, потому что из любви готовы простить тебе все, что угодно. Когда ты бросишь меня?
- Не знаю, а который час? Танфия, шучу! Не злись.
- Вот теперь Руфрид тебя точно полюбит. Мало, что ты меня окрутил, так еще его брата...
- Боги святые, ты же ему не расскажешь?!
- А почему бы нет?
- Я его боюсь. Думаю, дай я ему хоть один повод, и он меня с радостью придушит. Я бы боялся любого, кто может остаться безучастным к смерти брата.
- Знаю. - Эти слова остудили ее. - Я за него очень волнуюсь. И нет, я не расскажу ему ничего. Хотя кто-нибудь разболтает непременно, имей в виду.
- Танфия, я не хочу терять тебя. Я никогда никого не бросал. Меня оставляли - было дело.
- Потому что ты находил других?
- Иногда. Но все любимые оставались друзьями, или почти все. Линден был так одинок, так нуждался в утешении, а рядом с ним никого не было.
- Были мы. - Горло ей перехватило. - Руфе и я.
- Знаю, но он все равно был одинок. Может, я сумел бы ему помочь лучше вас, именно потому, что знал хуже. Не злись на меня, Танфия. Я влюбчив. Мне легко любить людей, и очень тяжело ненавидеть. Это так дурно?
- Нет. Я уверена, что ты просто играешь словами... но нет.
- А любиться с ними... это так естественно, верно?
- Да, но мне все равно обидно! Когда ты сказал, что любишь меня, я подумала, что я для тебя... особенная. Размечталась, надо же.
- Нет, любимая. Ты действительно особенная.
Девушка промолчала. Тонкие пальцы поэта поглаживали ее плечи, и так трудно было злиться на него, да и вообще думать.
- Танфия, с Линденом у меня не вышло.
- Не ври.
- Это правда. Да, я хотел его, но он только и думал о своей Изомире. Вот так. Если хочешь, чтобы я оставил ради тебя всех возлюбленных - хотя у меня пока других и нет - я согласен. Все, что ты захочешь. Выходи за меня замуж.
Она вцепилась в него, впившись губами в нежную кожу его шеи. Ей так отчаянно хотелось поверить ему... Жена Сафаендера. Бессмертного Сафаендера. Летописи свяжут их имена в одно, "Сафаендер и Танфия"... Но все это было невзаправдашним.
- Молчишь? Я боюсь.
- Не знаю, что ответить. Так неожиданно.
- Ну... тогда ложись сегодня со мной.
- Сегодня - нет. Не обидишься? Я хочу побыть одна.
- Из-за Линдена?
- Не только.
- Все еще не забыла Руфрида, да? - грустно спросил поэт.
Танфия задохнулась от возмущения, а потом сердито фыркнула, с трудом сдерживая смех.
- Боги, ну почему дело должно быть в другом мужчине? Я просто хочу подумать!
Легла она рано, и одна, в одной из множества тихих и прохладных гостевых комнат. Довольно долго Танфия просто лежала, заложив руки за голову и наблюдая, как плещется на потолке отраженный от поверхности пруда во дворе свет. Мираж покоя... Потом отворилась дверь, и вошел Руфрид.
Он медленно подошел к кровати, воздвигся над Танфией, как мрачная осадная башня. Глаза его беспокойно поблескивали. Свет путался в его каштановых кудрях, и Руфрид казался очень похож на брата, если бы не холодная ярость на его лице.
- Ну, в чем дело? - не выдержала она. - Скажи что-нибудь!
- Нечего говорить, Тан, верно? - ядовито отмолвил он. - Ты получила все, о чем мечтала.
- Что? Сестру в тюрьме? - Танфия села.
- Она, по крайней мере, жива.
- Да, но... - Девушка, смутившись, умолкла.
- У тебя есть твой поэтик. Он откроет тебе двери в высший свет Парионы. Всего и делов - переспать с ним.
- Ты злобная крыса! - Танфия была в ярости. - У тебя в сердчишке ничего, кроме яда. и не осталось! - Она бросилась на него, готовая надавать Руфриду пощечин, но юноша ловко перехватил ее руки. Гнев развязал девушке язык. - Ты ни слезинки не пролил по Линдену! Тебе на него было плевать! Ты пустышка, у тебя за душой ничего нет, так и у других все отнять хочешь!
- Здесь меня точно ничего не ждет. - Он сжимал ее запястья, неотрывно и холодно глядя в глаза. - Что же мне делать? Ни остаться. Ни вернуться.
- А я тут при чем? Ты думаешь, я такая же бесчувственная? Я больше жизни хочу увидеть родителей, но я не могу уехать, пока Имми здесь! Чего ты от меня хочешь, Руфе?
- Любись со мной, - ответил он.
- Что?
- Ты слышала.
Он потянулся к ее губам, одной рукой обнимая за плечи, другой стискивая ладони.
- Руфрид, нет... это нечестно...
- Пожалуйста, - жарко прошептал он ей на ухо. - Я столько месяцев не мог тебя коснуться. Я не могу терпеть. Пожалуйста, Тан...
Он сжимал ее, покрывая поцелуями ее щеки и шею, пока девушка, устав, не позволила ему коснуться ее губ. Его отчаянная страсть растопила ее гнев. Слишком хорошо она знала его, чтобы бояться, знала, что стоит ей отказать и он уйдет. И она молчала. Их обоих захлестнула волна горькой и сладкой страсти.