Покуда хозяин взнуздывал Огонька и показывал, как ловчее пристроить мешки поверх седла, Танфии все мучительней хотелось покинуть это место. Они провели в Хаверейне не один час, и ей казалось, что они застряли в городишке, как мухи в патоке.
Путники не сразу заметили приближающуюся великанскую тень. Даже Руфрид поленился быть все время настороже.
- Ну, стойте, - прозвучал из сгущающихся сумерек раскатистый бас Колвина. - Погуляли, и будет. Артрин меня послал за вами.
- Проклятье! - ругнулся Руфрид. - Иди домой, Колвин. От отцу передай, чтобы пропадал пропадом!
Колвин, не сбавляя шага, помотал бородатой башкой. Побелевший Линден вцепился в руку Танфии, оцепеневшей на миг от ужаса и растерянности. Кулаки великана походили на обросшие мясом булыжники.
- Никак нельзя, - прогудел он. - У меня приказ есть.
Когда Колвин добрел до ворот, Руфрид подхватил сноп сена и швырнул в великана. Колвин отшатнулся, а Танфия, пользуясь моментом, вскочила в седло и погнала недоумевающего Огонька по дороге. Непривычная к верховой езде, девушка чуть не вывалилась в первую же минуту, но удержалась за гриву. К ее ужасу, Колвин попробовал заступить лошади дорогу, потянулся к уздечке, но Огонек шарахнулся, и пальцы великана соскользнули. Они преодолели ворота; но, оглянувшись, Танфия увидала, как Колвин тянется к Линдену, и, развернув коня, поскакала обратно. Хозяин торопливо запирал ворота на луг, будто пытаясь отгородиться от беспокойных гостей.
В этот раз великан попытался уйти с дороги, зацепился носком ботинка и упал на разъезженную дорогу. Руфрид оттянул Линдена в сторону и сильно толкнул:
- Беги! - заорал он. - Скачи, Танфия! Бегите, оба!
Стиснув зубы, Танфия снова повернула коня и поскакала в сторону холмов. Навьюченный мешками Огонек был не самым быстрым скакуном, но девушке казалось, что он несется сломя голову. Линден с трудом поспевал за ними; Танфия придержала коня, и помогла ему взобраться на круп.
Обернувшись, она увидала, как поднимается на ноги Колвин. Руфрид казался рядом с ним маленьким и беззащитным. Но мощь его противника уравновешивалась медлительностью. Легкий, как ветер, Руфрид сорвал стопор со створки ворот, запрыгнул на нее и со всей силы вбил калитку в живот Колвина. Великан согнулся пополам и рухнул. До Танфии донесся звон разболтанных петель. А потом Руфрид кинулся бежать, как вспугнутый заяц. Бегать он умел - всякий раз на летних бегах он обходил соперников не на один шаг.
Танфия пустила коня рысью. Двоим в одном седле ехать было неудобно, и оба удерживались с трудом, но Огонек трусил ровно и спокойно. Оглянувшись снова, девушка увидела, что Колвин все еще не может встать, несмотря на помощь хозяина дома. Больше она не смотрела назад. Взгляд ее был устремлен к обманчиво золотящимся холмам, и незнаемым далям.
Оставшись в одиночества, царица Мабриана возжгла благовония в маленькой кумирне Нефетер. На душе у нее было пусто. В последние годы она совершенно потеряла чувство единения с богиней, даже не ощущала себя проводником мудрости Нефетер. Ей было одиноко, и очень страшно.
Мабриана пристроилась на краю постели. Руки ее словно оледенели, сама она от холода едва могла шевельнуться, но отогреться ей было невмочь. Слезы лились, пока не иссякли, но никакая скорбь не в силах была изменить случившегося. Ее сын мертв. И - знание разъедало ее рассудок, как язва, но облечь его в слова у нее не хватало сил - убил его ее собственный муж. Гарнелис Добрый, кто со дня их встречи был ей ближайшим другом и единственной любовью. Мабриане было тогда шестнадцать.
Теперь ей казалось порой, что все эти годы ей примерещились. Его доброта и нежность, его смех, его смиренная мудрость правителя, его восхищение сыном и внуками. Ни слова разочарования она не слышала от мужа оттого, что Галемант остался их единственным дитятей - только восторг от единственного дара Богини.
Перемены начались, сколько могла вспомнить Мабриана, три года тому обратно. Словно легкая паутинка окутала царскую семью, и с каждым днем ее нити становились все гуще и темнее. Гарнелис с молодости страдал приступами меланхолии, так что Мабриана поначалу и не заметила, как они стали все чаще, все тяжелее. В опочивальню к супруге он приходил все реже - а когда-то эти встречи были радостны и часты - покуда не перестал появляться в ней вовсе. В Мабриане желание до сих пор горело ясным огнем, в Гарнелисе остался же лишь пепел, но почему - он отказывался говорить, отвечая на вопросы обидным и резкими словами.
А вскоре Мабриана обнаружила, что он принимает многие решения, не спросясь ее. Царю и царице, земным воплощениям Диониса и Нефетер, полагалось править совместно. Но поскольку Гарнелис был наследником Сапфирного престола, а она - лишь его супругой, Мабриана ничего не могла поделать. Будь она самодержицей в своем праве, она могла бы взять власть в свои руки, удержать мужа от зла, покуда не решится, что случилось с ним.
И Мабриане неоткуда было черпать опыта бед. От любящих родителей - а были они князем и княгиней Митрайна - она перешла под крыло любящего мужа. Жизнь ее была безмятежна. И что она могла сказать теперь мужу, в одночасье превратившемуся из товарища в холодного незнакомца, когда его нетерпимость отталкивала ее на каждом шагу?
Если бы перемена имела корни в гибели Гелананфии, ее можно было объяснить. Царевна, старшее дитя Галеманта, была девицей нравной. Но Гелананфия бежала из столицы после бурного спора с Гарнелисом из-за сноса злосчастного театра, и сгинула в море. Мабриана до сих пор не могла понять, что делала ее внучка на том корабле, и зачем направлялась на Змеиные острова - если и вправду туда лежал ее путь. Весть достигла дворца прошлой зимой - года не прошло. Корабль затонул со всей командой.
Царская семья с трудом перенесла потерю. Мать Гелананфии вернулась в родовой замок в Эйсилионе, забрав с собой малютку-сына, и до сих пор отказывалась с кем-либо встречаться. Одинокий, сраженный горем Галемант от разумный споров с отцом перешел к ядовитым нападкам. Но помрачения начались не тогда, нет, а за много месяцев до этого.
Примерно тогда же явился и архитектор Лафеом - когда именно, или откуда, царица до сих пор не знала, понимая лишь, что он заменил ее в роли ближайшего царского советника. "О чем им говорить?", подумала она в раздражении. Почти не зная господина Лафеома, она жестоко ревновала к нему мужа.
А вскоре после его появления Гарнелис и задумал свою великую стройку, готовую сожрать все доступные богатства и силы. Старые, испытанные советники отговаривали его. "Слишком расточительно, - говорили они. Бессмысленно. Мирное правление - вот лучшее наследство".
Слепцы, называл их Гарнелис. Изменники. Теперь их сменили люди-пустышки, продажные душонки, которых Мабриана бы и на порог дворца не пустила. Старого советника сменил суровый, каменнолицый владыка Поэль. Верховную воеводу, женщину волевую и самостоятельную, сместили в пользу воеводы Граннена, торит-мирца, совершенно на этот пост не подходившего. Армия, поддерживающая спокойствие, вызывала в нем лишь презрение; он жаждал войны, с бхадрадомен ли, или с кем угодно. А Гарнелис оставался к этому глух.
Мабриана застонала. Сначала он уничтожил театр, а теперь - родного сына.
Подняв голову, она глянула в окно - и взгляд ее наткнулся на жуткую рану, венчавшую холм, где укладывалось основание Башни. Мабриана поспешно закрыла глаза. Это было безумие. Весь мир рушился в хаос.
Единственной ее родней оставался внук, младший брат Гелананфии Венирриен. Он остался единственным наследником Гарнелиса, и последней надеждой Авентурии. Но ему всего восемь, и он далеко, у матери. Но там он, по крайней мере, в безопасности... от родного деда?
От раздумий царицу отвлек тихий стук в дверь.
- Войди! - приказала она, выпрямляясь и оправляя юбки.
Она ждала служанку. Но вошел Гарнелис - вначале робко, потом почти бегом, упав на последнем шаге к ногам Мабрианы.