Одну за одной он выслушивал жалобы. Кивал, как всегда, мудро и понимающе. Ощущал, как они дрожат, подходя к царю, дабы не восхвалить его, а укорить. И все же ни один не страшился его - такова была их вера в царскую милость.
- Я слышал вас, - ласково проговорил он, наконец. - Теперь я оглашу свою волю. Я спрошу вас - любите ли вы своего царя?
- Да, государь! - слитно откликнулся чертог.
- Верите ли, что ваш царь нерасторжимо един со страною, и тем наделен мудростью и провидением, превышающими человеческие? Верите ли, что лишь это дарует мне право царствовать в Авентурии?
- Да, государь!
- Тогда живите своею верою! - Голос его сломался, как хрустит черный алмаз. - Верьте, когда я говорю - все, что ни делается, делается ради вашего блага. Все прошения отклонены.
Послышался разочарованный шепоток.
- Но, государь...
- Кто сомневается во мне, тот усомнился в завете между царем и землей! Тот нападает на заурому! Это предатели! Разве осмелится хоть один в Солнечном чертоге объявить себя неверным Янтарной Цитадели?
Наступило потрясенное молчание. Просители испуганно и недоуменно переглядывались. Слитно хлопнули ладони стражников, смыкаясь на эфесах сабель. Граннен стоял гранитной стеною, широко расставив ноги; лицо Поэля было холодней мрамора.
- Государь, - промолвила одна из облаченных в черное жриц, косясь на Лафеома, - не выскажется ли за нас ваш посредник?
Взгляд ее встретился со взглядом царя, и Гарнелис понял - она знает правду. Знает, что он загнал собственного сына в ее храм и приказал убить там. Царь приподнял палец, и двое стражников уволокли жрицу.
- Прием окончен, - объявил Гарнелис. - Сим право на обращение к царю отменяется!
Просители покидали Чертог, озабоченно перешептываясь; советники молчали, выжидающе поглядывая на царя. Внезапно их присутствие стало для него нестерпимо. Их роль - обсуждать и советовать; по традиции самодержец подчинялся их советам, но лишь по одной традиции. Когда советники возражали против строительства Башни, он отмахнулся от них. Никакого от них проку.
- Совет также распускается, - возгласил Гарнелис. - Покуда не будет завершена Башня, заседания не возобновятся.
Сто сорок недоверчивых взглядов уперлось в него. Гарнелис встал, чтобы покинуть палату, покуда ни у кого не наберется дерзости возразить. Но смельчаков не нашлось. Все до одного встали и отдали поклон, когда царь вышел из Солнечного чертога. Никогда еще Гарнелис не чувствовал себя более одиноким, словно не по дворцу он шел, а стоял на горной вершине, и никогда еще одиночество не казалось ему более желанным.
- Государь?
Придворные отстали, когда царь свернул в сумрачный переход к палате для игры в метрарх. Рядом шел Лафеом - вкрадчивые движения, молочная кожа.
- Вам дурно?
- Мне хорошо, как никогда, - отмахнулся Гарнелис. - Давно следовало это сделать. Поэль и Граннен - вот мои советчики, хотя и в них нет особенной нужды. Только ты и Башня. В счастливый час пришел ты ко мне.
- Я знал, что понадоблюсь, государь.
- Как полагаешь, Лафеом - смогут ли они любить меня теперь, когда я вызвал в них страх?
Гарнелис широкими шагами пересек палату, направляясь к потайной двери, спустился в камеру. Бездумно ощупал болтающиеся на раме ремни, погладил тускло-бурый кристалл. В камере пахло кровью - так пахнут сахар и медь -и почему-то гарью.
- Разумеется, государь. Они любят вас, как дети - строгого отца, и тем больше уважают вас за это.
- Не хочу, чтобы они знали.
- О чем?
Царь прикоснулся к столбу. В нем боролись страсть и омерзение.
- О тех, кого я привожу сюда. Это была твоя мысль, или моя? Не припомню...
В последние три года память начала подводить Гарнелиса до странности часто. То, с чего все началось - приступы черной тоски и беспричинного ужаса - он вспоминать и не любил. Но однажды к нему, точно дух-хранитель, явился Лафеом.
Архитектор представился чародеем со Змеиных островов, скромной общины, заслужившей титул "посредников" за ту роль, что они сыграли в завершении войны Серебряных Равнин. Как объяснил Лафеом, он путешествовал по Авентурии; он явился выказать свое почтение царю; он ощутил смятение самодержца.
- Государь, -говорил тогда Лафеом, так ласково, так уверенно, - я могу провести вас через эту бурю. Только доверьтесь мне.
- Вера моего народа вашему не подлежит сомнению, - отвечал Гарнелис, но это была не вся правда. Он и сам поверил Лафеому, поверил мгновенно и безоговорочно. Они могли беседовать часами.
- Вы потеряли свой путь. Вам нужна сила, государь. Я могу показать вам, как добыть ее, как получить ответы на ваши вопросы.
- Колдовством?
- В нем нет великой тайны, государь. Во всякой вещи течет незримый ток - так учили нас элир. В дереве и травинке, в нашем рассудке, в самоцветах и простых камнях. Достаточно лишь настроиться на этот особенный ток и подчинить себе его силу.
- Это дело скорее для жриц Нут, не для меня.
- Нет, эту область вам следовало бы изучить. Иные формы сил, говорят элир, вредоносны для людского рассудка, и не должны быть призваны, но я скажу вам, государь - это ложь. Силы, именуемые гауроф, воистину темны, могучи, несмиримы. Но не вредоносны сами в себе. Элир боятся их силы. Научитесь стягивать эту силу особенным кристаллом, и она подчинится вам. Вам потребуется юноша...
- Юноша?
- Или девушка. Видите ли, гауроф питается чувствами...
Теперь Гарнелис вспоминал тот разговор с дрожью. Призвать силу, к его восторгу, оказалось легко; сложно было подчинить ее. Он искал избавления от скуки, ответов на загадки бытия, советов и превыше всего - тайны жизни вечной. Но ответы, доносившиеся из распоротых глоток его жертв, были сбивчивы, издевательски-жутки, точно вопли безумца, перекрикивающего рев бури. Гауроф вызывалось только болью. И приносило - если не сковать его лишь ужас.
Часто муки, страх, или даже смерть жертвы не приносили ничего. Но порой в потоке бреда проскальзывали, как самоцветы, ясные слова пророчеств.
Постепенно слова складывались в единую картину, встававшую перед царским взором. Построй башню во имя богов, и тебя не забудут. Построй ее на века, и ты будешь жить вечно. И Лафеом, накопивший мудрость поколений чародеев, знает, как ее построить.
Отец Гарнелиса, Аралит, всегда говорил сыну, что тот не станет великим правителем. Теперь Гарнелис решил доказать ему обратное.
И всю вызванную царем силу он до капли отдавал зауроме. Это казалось ему очень важным - как лучше возможно укрепить завет, ставший таким хрупким?
Но призывание гауроф стало привычкой. Тьма копилась в душе, покуда не становилась нестерпимой, и только боль жертв, а порой - кровь и смерть приносили облегчение.
- Вы задумались, государь? - Голос Лафеома вернул его в реальность.
- Все в порядке, - подумал Гарнелис вслух. - В прежние дни ради плодородия земли ежегодно приносилась кровавая жертва. То был могучий обряд. Ничего не изменилось - я обращаюсь к древним обычаям, дабы жила земля.
- Вы совершенно правы, как я всегда и говорил вам.
- Но совет не понял бы, - промолвил царь, ощупывая кожаные ремни. Потому и надо было от них избавиться. Право, у меня словно гора с плеч свалилась. Теперь я в ответе перед одними лишь богами.
Глава седьмая. Ардакрия
- Танфия!
Крик доносился откуда-то издалека, заглушенный землей. Движения девушки стали слабы, паника уступала место сонной одури, видениям из иного места и времени, в которых ее тянуло вниз, в жуткую тьму.
Чья-то сильная рука ухватила ее за правое запястье, еще торчащее над землей. Рука тянула ее вверх, и не могла вытянуть - волосы Танфии застряли где-то глубоко в земле. От жуткой боли девушка пришла в себя. Кто-то лихорадочно откапывал ее голову, стряхивая землю с лица, и за теменем что-то скрипело, и тянуло, и дергало за волосы так жестоко, что слезы брызнули из глаз. Танфия хотела вскрикнуть, но могла только хрипеть.
И вдруг - словно раскрылся капкан - голова ее поднялась свободно. Руфрид - а это он освободил ее - подхватил Танфию за плечи. Девушка качнулась вперед и упала на колени, содрогаясь от кашля и выплевывая землю из забитого рта. Плащ, в который она завернулась перед сном, лежал на земле скомканной грудой.