- Разве она не прекрасна? - спросил царь.
- Прекрасна, - искренне согласилась Изомира. Прекрасна, но в то же время страшна и слишком величава.
- Я хочу, чтобы хоть кто-то понял, зачем я ее строю.
- Но, государь... вам кажется, что народ не понимает?
- Не подличайся, Изомира! Конечно, они не понимают. Как, да и почему? Они видели лишь мой облик благостного правителя. В то время как изнутри...
Девушка молчала, не осмеливаясь прервать самодержца.
- Что сделал я для Авентурии? - проговорил царь, помедлив. - Я не соединял царства союзами. Я не выиграл битвы на Серебряных равнинах. Я не спасал Авентурии от глада и потопа, и не усмирял роф скал. Я был не более чем чинушей. Разве есть у моих подданных причина меня помнить?
- Как можно забыть вас? - недоверчиво переспросила Изомира.
Царь продолжал, тихо и серьезно, словно разговаривая с тобой:
- Я всегда боготворил красоту земли, которой имею счастье править. Часто я плакал от радости, глядя на нее. Жизнь бы положил я, только б сохранить ее. Но теперь...
- Государь?
- О, город, как прежде, лежит у стен Цитадели во славе своей. Но сейчас, да и давно уже... не припомню, когда это началось, с чего... он не значит для меня ничего. Плоским он стал, бессмысленным. Россыпи крыш прихоть геометра, солнечный свет безжалостней острой бронзы, и дождь на вкус - как пепел. Тебе так не кажется?
- Нет. Париона прекрасна...была бы, если...
- Ты еще молода. А я старею. Не зная, отведено мне еще два года или двадцать, я начал задавать себе вопрос: "Как оценят меня после смерти?".
- Как доброго царя, конечно...
-Доброго царя? Достанет и этого? Я всегда стремился быть справедливым и хорошим, чтобы никто не сказал обо мне злого слова. Но хватит ли этого? Правление мое было бессодержательным. Мне не приходилось спасать Авентурию от врагов. Не пришлось доказывать себя, и я не оставил следов в летописях.
- Но вас будут вспоминать с приязнью!
Слова его не просто потрясли Изомиру. Ей стало гадко на душе.
- Мало быть помянутым с приязнью. - Гарнелис смотрел в ночь, гордо вздернув подбородок. - Истинный самодержце долен остаться в памяти как благородный, славный, жизнь отдавший за Девять царств. Истинный царь должен быть во всем совершенен!
Имми приоткрыла рот. И что теперь - говорить, что Гарнелис само совершенство? Девушка стиснула зубы и молча буравила царя глазами.
Царь вздохнул, понурившись, и вновь стал обманчиво человечен.
- Увы мне - я весьма далек от совершенства. Столько всего можно было сделать по-иному. Я ущербен, Изомира. Отец мой, Аралит, не уставал повторять мне, что я окажусь недостоин своего престола. - Он обернулся к ней, прижав руку к груди. Лицо его исказилось неподдельным горем. - А когда ущербен царь, страдает все вокруг! Все, что я полагал совершенством, открылось мне пронизанным ложью.
Изомира отшатнулась. Отчаяние царя переполняло Солнечный чертог, порождая в ней ужас.
- Как может народ мой вспоминать меня иначе, как небрежного опекуна? Если я умру, вы осудите меня - и как жестоко будет ваше презрение! И вы будете правы, и все ж душа моя восстает против этой несправедливости, ибо я, невзирая на пороки свои, всеми силами стремился угодить вам!
Он простер к девушке костлявую руку - пальцы не дотянулись до ее плеча совсем чуть-чуть.
- Как же пугает меня ваш грядущий суд - и за это я начал ненавидеть вас. Боюсь, прав был мой отец - и все ж я должен доказать его ошибку! Ежели я не смогу достичь совершенства прежде смерти, и тем быть воспомненным, все остальное бесплодно. Все есть прах и пепел.
- Неправда, - пискнула Изомира. Но царь не слышал.
- А раз совершенство недостижимо, я погублен. Башня, моя Башня - в ней единственная моя надежда. Это будет моим наследием. Вот память, которая не сотрется, не забудется, и поколения будут возносить мне хвалу.
Боги, подумала Изомира. Он искренне верит в это.
- И все же уверенности нет, верно? Я не могу править людскими умами или делами из-за гроба. А потому - ответ на самом деле прост - я не должен умереть.
- Что?
- Я намерен обрести бессмертие. Наследники мне не надобны. Башня суть мое подношение великой богине Нут и супругу ее Ануту. И покуда я строю Башню, пока поднимается она в небеса все выше и выше, они одарят меня жизнью вечной.
- И вы... - Горло ее сушило песком. - Вы верите, что это возможно?
Глаза его полыхнули гневом.
- Вера здесь не при чем. Это было мне обещано. Это уже началось.
- Но никому не предназначено жить вечно, даже царю.
- Ответь мне правдиво, Изомира, ибо ты говоришь за всю Авентурию. Ты говоришь, что меня любят. Но разве не радостно тогда будет до скончания века подчиняться мне?
Девушка свернулась комочком, пытаясь заслониться от его взгляда.
- Не так.
- Я не слышу.
- Нет! - громко ответила она, опуская руки. Ее трясло, страсть вымыла из души страх. - Ты думаешь, объяснившись со мной, ты все исправишь? Если я пойму, тебя поймут и все твои подданные? Если ты ждешь от меня разрешения, поддержки - не дождешься! Твои дела жестоки превыше разумения. Как ты не видишь? Ты был добрый царем, лучшим из царей! Почему же ты опустился до этого?
Царь воззрился на нее - глаза его были гагатами, в них билось алое пламя. Хватка его крушила тонкие кости Изомиры.
И тогда девушка поняла. Она была не первой, чьего одобрения искал царь, и не первой, ответившей ему прямо. Но все, кто стоял здесь до нее, умерли за свои слова. Умерли, не веря своим глазам, когда их царь-агнец преображался в рыкающего беса.
Через всю Цитадель волочил царь свою жертву в двойную палату, где они играли в метрарх, и дальше - в пахнущую медью тьму потайных ходов, по неровным ступеням в чрево замка. От толчка в спину девушка упала, рассаживая колени и ладони о шершавый камень. Вспыхнул свет; царь запалил лампаду. Маслянистый свет обливал стены. Впереди мерцал на столбе пут роковой морион.
К столбу был уже прикован человек.
Это была Намания. Целительница.
Лицо Изомиры оказалось в ладони от ступней Намании. Снизу вверх девушка глядела на пухлое тело в свободной темной сорочке. Глаза лекарки были широко раскрыты от ужаса, рот полуоткрылся в неслышном крике.
-Кто из вас? - спросил царь. - Я могу расковать ее, и тебя поставить на ее место, Изомира. Спасешь ли ты ее жизнь?
- Мне все равно, что ты со мной сделаешь, - Голос девушки дрогнул. Она нужней людям, чем я.
- Не дури! - прошептала Намания. - На что я тебя лечила? На погибель?
- Не думай об этом, как о смерти, - проговорил Гарнелис. Он обернулся, и тень на стене прыгнула до потолка. В руке он сжимал длинный железный нож, и темны, как расплавленная сера. - Считай, что ты отдаешь свою силу зауроме, чтобы жить в ней вечно.
Царь воздвигся над ними, и голод его наполнял пыточную ощутимым биением.
- Это будешь... ты, - прошептал он, касаясь острием горла Намании. Женщина вздрогнула и крепко зажмурилась. - Жертва, как в древние дни, ради благословения земли.
Он воздел руки и завел заклинание. Сами стены зарокотали в ответ его голосу. Изомира ощутила, как стягивается ком тьмы, и вертится, вертится, заполняя камеру смерчем силы, прижимавшим девушку к полу.
Задыхаясь, Изомира шаг за шагом отползала от столба. Царь был заворожен своими чарами; Намания потеряла сознание. Сквозь мощный запах грозы к ноздрям Изомиры пробилась вонь пота и мочи. Нож трепетал у самого горла целительницы.
Из последних сил Изомира поднялась и бросилась на царя с криком "Нет!".
Все равно, что биться о стену. Царь даже не дрогнул. Рука его нанесла короткий удар, и девушку отбросило назад. Руку ожгло, и по пальцам потекла кровь. Нож рассек ей предплечье. От боли перехватило дыхание, но стоило девушке всхлипнуть, как ее голосу начал вторить чужой, откликаясь на каждый стон боли довольным вздохом.